Историческое расследование с соционическими комментариями
50. Семейные тайны Ричарда (окончание)
50-24. Вторжение Уорвика в Англию
Нельзя сказать, чтобы Маргарита Анжуйская – эта чрезвычайно мстительная и злопамятная особа, – в полной мере полагалась на поддержку и помощь своих новых союзников, но в её положении быть слишком требовательной не приходилось. Теперь, когда ей представилась возможность поднимать из руин самое важное дело её жизни и начинать новый этап борьбы с минимальным количеством шансов на успех, она с видимой неохотой смирилась с существующими условиями и приняла помощь от своих бывших противников, гарантией лояльности которых были несметные материальные ценности, переданные Анной де Бошан, как доказательство того, что отступать от своих новых ручательств и договорённостей её мужу и зятю уже некуда: в Англии их ждёт четвертование, как государственных преступников (это если они сдадутся без боя), выжженная земля, оставленных ими при отступлении разрушений и заложенные - перезаложенные ею землевладения, ставшие источником столь необходимых для Маргариты Анжуйской субсидий.
Маргарита никогда не уклонялась от намеченных целей (СТРАТЕГ) и никогда не предавала идею, в которую верила. А верила она в то, что английский престол обязательно вернётся к её мужу и сыну – принимала это как само собой разумеющееся, а её истовая убеждённость придавала решимости и её сподвижникам. При таком мощном и харизматическом лидере, как Маргарита Анжуйская, при наличии таких огромных субсидий и военных сил, какими с недавних пор она стала располагать, при сподвижничестве такого талантливого и опытного полководца, как граф Уорвик, шансы на победу у Ланкастеров оказались очень высоки.
Но зная честолюбивый пыл и вероломную натуру графини Уорвик, Маргарита Анжуйская всё же решила подстраховаться. Она заявила, что брак Анны Невилл с её сыном не будет заключён до тех пор, пока граф Уорик собственноручно не исправит всего того, что натворил, – пока сам лично не возвратит престол её мужу, королю Генриху VI.
Малышку Анну это условие очень обрадовало и приободрило: она надеялась, что её верный Ричард, также верно служа своему брату-королю, сумеет защитить и престол Эдуарда IV, и Лондон от вторжения её воинственного отца. Она очень хотела, чтобы это новое условие, на котором её отдают, как можно скорее стало известно Ричарду. Чтобы он принял все меры к защите города и короля, чтобы не допустил реставрации Генриха и Ланкастеров, чтобы потом, удержав престол за Йорком и справившись со всеми обязанностями, прибыл за ней в Анжер и вызволил её из неволи.
Анна имела все основания на это рассчитывать, поскольку ей тогда не было ещё и четырнадцати лет. Жизнь она изучала, в основном, по рыцарским романам, а в романах благородный рыцарь всегда успевал спасти от брака с нелюбимым женихом свою возлюбленную. Единственное, что волновало её, – знает ли Ричард, на каких условиях будет заключён её брак с Эдуардом Ланкастером? Если узнает, полагала она, он конечно же будет охранять короля Генриха, как зеницу ока, и не позволит ему взойти на трон. Поднимет Лондон против вторжения Уорвика и будет защищать Тауэр, как последний рубеж. А если не узнает, он конечно позволит себе отвлечься на вполне обыденные, ординарные поручения короля Эдуарда, – отправится на службу в Уэльс или на границу с Шотландией, – и предотвратить вторжение Уорвика в Лондон будет некому.
Значит нужно сделать так, чтобы Ричард об этом узнал, но как? Решение подсказала Изабель, с некоторых пор обеспокоенная недовольством мужа по поводу нового пункта в брачном контракте Эдуарда Ланкастера и Анны Невилл, согласно которому Кларенс и Изабель смогут наследовать престол только в том случае, если у Эдуарда Ланкастера и Анны не будет детей, что фактически сводило к нулю всю целесообразность участия Кларенса в этом предприятии.
Понимая, что она в очередной раз стала жертвой маменькиных интриг, Изабель насторожилась сама и поделилась своими опасениями с мужем, который тут же устроил тёще скандал. (С тестем скандалить было бесполезно, – он и сам слишком глубоко увяз в этом деле: назад ему дороги не было, чего Кларенс не мог сказать про себя.)
Будучи не менее (если не более) изобретательным в поиске выхода из тупиковых ситуаций, чем граф Уорвик, Кларенс (ИЭЭ) перебрал в уме и взвесил все конструктивные и альтернативные шансы, позволяющие ему выбраться из создавшегося положения. Он слишком хорошо понимал, что его и его жену тесть и тёща держат здесь, как заложников, рассчитывая в будущем на его военную помощь, а когда получат и воспользуются ею, он им станет не нужен. Более того, он окажется им помехой уже тем, что наступает на пятки чете первых престолонаследников – Эдуарду Ланкастеру и Анне, что очень несправедливо, поскольку предприятие поддерживается и его военными силами, и финансируется материальными средствами из приданного его жены. Получается, что тесть и тёща его грубо используют в своих политических выгодах, в то время, как он ещё может побороться и за свой интерес.
Взвесив всё это, Кларенс разработал программу тактических действий, позволяющих ему быть более автономным в выборе союзника, поторговаться за своё союзничество и продать его по наиболее высокой цене.
Решив ставить на победителя, он устроил нечто вроде аукциона для всех желающих привлечь его на свою сторону, с той лишь разницей, что и в том, и в другом случае он действовал тайно. Единственным человеком, кто оставался в курсе всех его дел, была его жена, Изабель, которую он любил без памяти и которой доверял безгранично.
Изабель (СЛИ), которая и сама от природы была хорошим стратегом, повела действие в таком направлении, при котором могла иметь сто процентную гарантию в абсолютном успехе и с той, и с другой стороны, в чём ей особенно помогало естественное для неё УПРЯМСТВО и непробиваемая скрытность её натуры. О том, что у герцогини Кларенс в ту пору появилась новая и расторопная служанка, узнали только потом, спустя двадцать лет – из «Мемуаров» Филиппа де Коммина. А сам Коммин в «Мемуарах» писал лишь о том, что неизвестно откуда приплыла на корабле к герцогине Кларенс с поручением и письмом (неизвестно от кого) некая девица, которая потом исчезла, а потом опять появилась. И ещё появлялась несколько раз. А спустя пятьсот лет из архивов Йорка узнали, что эту самую девицу подсылали к Изабели мать и сёстры её мужа, герцога Кларенса, уговаривая его оставить Уорвика и перейти на сторону Эдуарда, гарантируя ему прощение брата-короля.
Кто стал инициатором этой переписки, кто надоумил, кто установил контакт, сказать было трудно. Но одно можно утверждать с уверенностью, Анне не терпелось заручиться поддержкой и помощью Ричарда, она жила надеждой на его помощь, со дня на день ожидая, что он даст о себе знать. В её жизни события развивались в точности, как в рыцарских романах, чтением которых она занималась всё свободное время, пытаясь составить по ним сценарий будущих своих и его действий и перемен.
Вот ей представлялось, как Ричард вытесняет из Англии вторгнувшегося туда её отца, вот Эдуард прощает её отца и возвращает ему былые владения, вот Ричард узнаёт, где она, Анна, содержится и с небольшим отрядом штурмует замок Анжер, врывается в часовню в момент её бракосочетания ещё до того, как она соглашается стать чужой женой, вот подхватывает её (или отталкивает Эдуарда, – тут могут быть варианты) и венчается тут же, не отходя от алтаря, вместе с ней. Королева Маргарита от ужаса падает в обморок, её мамочка тоже падает в обморок, но молодым до этого дела нет, они наконец-то счастливы и объединены.
Изабель, выслушивая от Анны подобный бред, отлично понимала, что посвящать младшую сестрёнку в план воссоединения сыновей Йорка никак нельзя – обязательно выболтает на радостях. Идеально для сохранения тайны подходила сама Изабель, – она была и связной, и дипломатом, и конспиратором, и разведчицей в этом деле, хотя, конечно, дату вторжения в Англию Уорвик держал втайне от всех. Точнее, – рассчитывал на погоду: корабли были готовы к отплытию, команда и армия собраны, ждали только попутного ветра, выбирали удобный план и маршрут.
Эдуард IV (ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНЫЙ СЭЭ) тоже ждал вторжения Уорвика со дня на день, знал куда он пойдёт, когда, как и зачем.
Но Уорвик слегка переиграл его по своей программной интуиции потенциальных возможностей (+ЧИ1) – заставил ждать слишком долго, заставил нервничать и навязал ему ошибочную тактику действий. Он попросту повторил тот прием, которым, как отвлекающим манёвром, воспользовался за год до этого: через своего кузена, лорда Фицхью, Уорвик поднял новое восстание в Йоркшире, чем и заставил утомившегося от ожидания Эдуарда, воспользоваться временным затишьем и с небольшим войском и группой сподвижников (среди которых был и Ричард Глостер) выступить на север для подавления бунта.
Тот факт, что оба они покинули Лондон в то время, когда пленный Генрих VI, из-за которого, собственно, и поднимались все эти восстания, всё ещё оставался в заложниках в Тауэре, снимает подозрение в будущей насильственной смерти Генриха VI (в мае 1471 года) как минимум, с Ричарда Глостера, который, узнав, что Анну Невилл выдадут замуж Эдуарда Ланкастера только после того, как Генрих VI будет восстановлен на троне, мог быть более, чем кто - либо другой, заинтересован в том, чтобы Генрих тогда же, в конце лета 1470 года, был умерщвлён как заложник. Возможно, не было бы и вторжения Уорвика, последовавшее вслед за этим, чуть только они покинули Лондон, если бы Эдуард IV, прежде чем отправляться на север для подавления восстания, отдал приказ об умерщвлении Генриха VI, из - за которого весь этот сыр-бор постоянно и разгорался. Что, отчасти, снимает подозрение и с Эдуарда IV в том, что Генрих VI был умерщвлён по его приказу, в мае 1471 года, после битвы при Тьюксбери. Эдуард IV мог бы умертвить Генриха VI ещё и раньше – в марте 1471 года, после того, как вернувшись в Англию из Бургундии, «серой мышкой» прошёл во дворец, снял Генриха VI с трона, а потом пленного повёз за собой в решающие битвы при Барнете и Тьюксбери, где его, вне зависимости от исхода сражения, могли отбить у йоркистов отряды ланкастерцев.
Но Генрих, мало того, что был рядом с Эдуардом IV всё это время, он ещё и находился на открытом месте, присутствуя при сражении, как приз, который достанется только победителю. Не странно ли, что, сохраняя Генриху VI жизнь все то время, когда само его существование становилось поводом для новых восстаний и провокаций ланкастерцев, Эдуард приказал его умертвить в ту пору, когда дому Ланкастеров был нанесён сокрушительный удар, а сам Генрих уже не представлял для него никакой угрозы?
Вот тогда и приходится вспоминать о третьей силе, которая принимала участие в этой войне – о Вудвиллах, которые проявляли лояльность по отношению к тем, кто находился у власти, поддерживали всей своей массой только победителей и переходили на сторону тех, кто казался им наиболее перспективным. Вместе со всеми, накопленными ими, сокровищами они были «перевесом» в этой войне: на чью сторону перейдут, те победителями и становятся, благодаря военной силе, в которую превращалось их золото.
И всё это ещё больше укрепляет подозрение в том, что жизнью и смертью Генриха VI в то время распоряжалась Елизавета Вудвилл, прежде служившая дому Ланкастеров, а Эдуард IV, находясь под её влиянием, выполнял её волю. Что ещё раз подтверждает предположение, что именно по её распоряжению, а не по приказу Эдуарда и уж тем более не по инициативе Ричарда Глостера, Генрих VI был умерщвлён 21 марта, 1471 года, в Туаэре, комендантом которого был тогда Томас Грей (маркиз Дорсет) – старший сын Елизаветы Вудвилл от первого брака. Вследствие чего, как это свойственно делать СТРАТЕГАМ (а тем более, соцзаказчикам по отношению к своим подзаказным), решение королевой могло быть принято и осуществлено в обход воли её мужа, которому после всего этого, как и всему его народу, было сообщено, что Генрих VI скончался «от огорчения и приступа меланхолии», – то есть озвучили первую отговорку, которая могла прийти в голову представителю психотипа ЭИЭ (+ЧЭ1), к которому относилась и Елизавета Вудвилл.
Но в то лето, 1470 года, оправляясь на север для подавления восстания, король Эдуард никаких санкций на умерщвление Генриха VI от своей супруги не получал, находился в очень лёгком, приподнятом расположении духа и о дальнейшей судьбе короля Генриха не задумывался. И этим, будучи ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНЫМ (по психологическому признаку), он проявил опасную, преступную беспечность, чуть было не стоившую ему короны и жизни.
Предупрежденный об опасности Карлом Бургундским, получавшим сведения через ту самую девицу, которая курсировала между его женой, герцогиней Маргаритой Бургундской (сестрой короля Эдуарда), и всё ещё верной йоркистам Изабеллой, герцогиней Кларенс, Эдуард не посчитался с предостережением, – до такой степени ему запорошила глаза стратегическая БЕСПЕЧНОСТЬ его супруги, которая до такой степени привыкла переходить на сторону победителя, что даже «на минуточку» забыла, что находится на 7-м месяце беременности от своего венценосного супруга, и если родит мальчика (престолонаследника) во время реставрации Ланкастеров, ни ей, ни новорожденному не поздоровится, где бы она ни пряталась.
Более того, находясь в удивительно безмятежном состоянии духа, уверенный в своей силе и защищённости, Эдуард IV, покидая Лондон в сентябре 1470 года, даже будучи предупреждён об опасности, высказал пожелание, чтобы Уорвик именно в это время высадился в Англии – то есть, именно тогда, когда он выходил из Лондона, направляясь на север, разбираться с повстанцами, которые именно в ту пору стали резко ему досаждать (вместо того, чтобы самому остаться в Лондоне, а на север отправить одного только Ричарда Глостера, на которого он мог абсолютно во всём полагаться). Если предположить, что со стороны Эдуарда это выступление на север было поводом для бегства из города из страха перед предстоящей высадкой Уорвика и его будущей оккупацией Лондона, тогда тем более непонятно, почему Эдуард уступил Уорвику Лондон вместе с заложником, королём Генрихом VI, освобождать которого Уорвик шёл, почему не умертвил Генриха, почему не забрал из Лондона свою жену и детей? Или, по крайней мере, почему не оставил для защиты Лондона хотя бы Ричарда Глостера?
Конечно, можно всё это приписать УПРЯМСТВУ и логической непоследовательности (–БЛ4) Эдуарда IV(СЭЭ), но, так или иначе, за свою глупую браваду ему пришлось поплатиться: 13 сентября 1470 года, Уорвик и Кларенс действительно высадились в Дортмуте и подняли восстание в Кенте и южных графствах. В сопровождении новых и свежих сил Уорвик сразу же двинулся на Лондон, вошёл в город 2 октября и в тот же день вызволил из заточения Генриха VI. Возложил на его голову корону, торжественно провез его по столице (точно так же, как он девять лет тому назад провозил по городу Эдуарда), ввёл в Вестминстерский дворец, усадил на трон и объявил королём.
Тревожные известия настигли Эдуарда IV в Ноттингеме. Казалось, что большая часть королевства выступила против него. Неожиданно для себя он узнал, что в то время как северные повстанцы надвигаются на него, отрезая его от идущего из Уэльса подкрепления, а Уорвик во главе крупных сил спешит сокрушить его в решающей битве, брат Уорвика, Джон Невилл, маркиз Монтегью (бывший граф Нортумберленд, помилованный Эдуардом, прежде верный слуга короля), предательски, перешёл на сторону повстанцев, чем позволил Уорвику захватить Эдуарда в кольцо.
Услышав об измене Джона Невилла, а также о быстрых передвижениях войск противника, окружавших его со всех сторон, Эдуард, предупреждённый об измене в самый последний момент, с группой ближайших сподвижников, среди которых был и его брат, Ричард Глостер, чудом успел пробиться к берегу и, захватив первое же попавшееся судёнышко, бежал на континент, к своему шурину, Бургундскому герцогу, Карлу Смелому, а главным образом – к своей беззаветно преданной ему, добрейшей сестре Маргарите, на помощь и участие которой мог рассчитывать в полной мере и в любой момент.
Карл Смелый (ЭСЭ) поначалу отказал Эдуарду в военной помощи, – и потому, что он сам тогда находился в положении «политического изгоя», постоянно подвергаясь травле и провокациям, устраиваемым неутомимым Людовиком XI. И потому, что не мог не упрекнуть своего шурина, – бывшего короля Эдуарда IV, за преступную беспечность и безответственность – не успокоился, пока не высказал всё, что у него на душе накипело (ЭСЭ). Он ли не предупреждал Эдуарда о грозящей ему опасности, подвергая своих лучших разведчиков риску быть разоблачёнными? Он, зная упрямую непоследовательность Эдуарда, как в воду глядел, предполагая, что всё этим и кончится – Эдуард и сам своё дело угробит, и потянет за собой всех, кто ему ещё верен. Несмотря на просьбы жены, Карл Смелый очень не хотел помогать Эдуарду, но и оставлять его у себя как опасную политическую приманку для своих врагов тоже не хотел. Знал, что ланкастерцы, заключившие союз с Людовиком XI, после реставрации Генриха VI, всё равно потребуют выдачи Эдуарда IV, а то ещё, чего доброго, объединёнными силами пойдут войной против Бургундии.
Во избежание этой совместной с Ланкастерами экспансии Людовика XI, ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНЫЙ Карл Смелый и предпринял уже известный оборонительный шаг, – помог своим шуринам вернуться в Англию с тем, чтобы они смогли низложить Генриха VI, разбить войска Ланкастеров, а вместе с этим и разрушить захватнические планы Людовика XI, стравливающего соседей друг с другом и между собой во внешней и внутренней политической борьбе.
Карл Смелый предоставил Эдуарду и Ричарду около тысячи фламандских и немецких солдат, а также корабли, необходимые для их переправы. Деньги на оснащение кораблей из своих личных средств предоставила его жена (и их сестра), Маргарита Бургундская. Затем все эти военные силы были тайно доставлены на остров Уолхерен.
4 ноября счастливая новость приободрила йоркистов и обрадовала Эдуарда IV: королева Елизавета Вудвилл, скрывающаяся от встречи с Уорвиком в Вестминстерском Аббатстве, родила сына и первого престолонаследника от дома Йорка.
Со своей стороны, Уорвик и Маргарита Анжуйская сделали ответный ход: 13 декабря 1470 года, в Амбуазе, Анна Невилл была выдана замуж за Эдуарда Ланкастера, ставшего после этого первым престолонаследником от дома Ланкастеров и принцем Уэльским.
Впереди были решающие сражения, которых йоркистам предстояло провести малыми силами против многократно превосходящего по численности противника, что сводило их шансы на победу к нулю. Но для Ричарда предстоящие битвы были не только сражением за победу Йорка, но и борьбой за руку его возлюбленной, теперь уже принцессы Анны. Война Роз отныне становилась для него Троянской Войной, в которой роль прекрасной Елены теперь уже была отведена Анне Невилл, а сам он себя чувствовал слегка обманутым, как Менелай, беззаветно влюблённым и настойчивым, как Парис, непобедимым, как Ахилл, и бесстрашным, как Гектор (с которым после этих сражений его и будут сравнивать придворные летописцы, вследствие беспримерной отваги и воинской доблести, чудеса которой он проявлял в этих битвах).
Прежде всего Ричард знал, что им крайне необходимо сберечь привезённые из Бургундии военные силы и довести их до решающих сражений без потерь. А это значит, что в Англию они должны войти тихо и скромно, не провоцируя столкновений с врагами, но привлекая друзей, желающих стать их сподвижниками. Тогда он и предложил Эдуарду прикинуться скромным просителем, заявляющим притязания только на наследное герцогство Йоркское. А для того, чтобы Эдуард согласился с его планом, что для него было психологически трудно, Ричард взял его на «слабо» и подначил на спор, который Эдуарду очень захотелось выиграть, тем более, что в качестве приза он возвращал себе Англию и корону. Ричард получал удобное для себя место службы (подальше от двора и Вудвиллов) и руку своей возлюбленной Анны, о которой грезил днём и ночью даже при том, что как - то неожиданно для себя завязал ещё до отъезда в Бургундию побочные связи. Но одно дело либидо, другое – душа. А душа его вся целиком стремилась к Анне. А с тех пор, как он узнал, что его суженную выдали замуж за Эдуарда Ланкастера, поклялся самому себе в кратчайший срок избавить её от этих тягостных и ненавистных ей супружеских уз.
А в том, что они были ей в тягость, Ричард знал по сведениям разведчицы, служившей у её сестры, герцогини Кларенс. Он знал, что обе дочери Уорвика ещё верны дому Йорка и будут содействовать воссоединению Кларенса с братьями (хотя бы потому, что воспитывались в ненависти к дому Ланкастеров и королеве Маргарите, убившей их деда, графа Солсбери, и его сына, Томаса Невилла, в битве при Уйэкфилде, где погиб и отец Ричарда, герцог Йорк, и старший брат Эдмонд, граф Рэтленд).
Без надежды на воссоединение с Кларенсом было бы трудно решиться на такое ответственное предприятие: огромный численный перевес сил противника мог деморализовать йоркистов уже в самом начале битвы, и тогда уже провала не миновать. Но Ричард не мог и не хотел предаваться пораженческим настроениям. Страх – удел слабаков и предателей, а он не мог обмануть и предать доверие тех, кто надеялся и верил ему, помогая военными силами и деньгами в этом почти безнадёжном для него предприятии.
Как и его суженная Анна Невилл, Ричард продумывал всевозможные варианты спасения своей невесты, учитывая и то, что этот акт окажется последним пунктом в его планах по спасению Англии, дома Йорка и короны Эдуарда IV. А для этого нужно было сначала разбить войска Ланкастеров, командование которыми будет поручено, бесспорно лучшему полководцу того времени, графу Уорвику.
При всём уважении к военному гению Уорвика, при всём восхищении его талантами величайшего воина и командира, Ричард не мог не учитывать в своих расчётах всех тех ошибок, которые и раньше замечал в стратегии и тактике Уорвика и на которые указывал ему ещё будучи его учеником.
Разведка была слабой точкой в военной стратегии Уорвика: он не перепроверял данные своей разведки перед боем, потому что не любил менять дислокацию и вообще не лучшим образом ориентировался на местности во время боя, из - за чего и проиграл вторую битву при Сент - Олбансе. Ричард решил воспользоваться этим обстоятельствам, – а что делать! – «на войне, как на войне». Он исходил из того, что первую битву они смогут выиграть только при условии максимальной дезориентации противника. Стал продумывать варианты хитроумных манёвров дезинформации и дезориентации солдат неприятеля и способы их удаления с поля боя с тем, чтобы уменьшить невыгодный для йоркистов дисбаланс сил. Он уже вычислил дату оптимального вторжения в Англию, рассчитывая прибыть в страну не позже середины марта, исходя из того, что первую главную битву надо будет провести в середине апреля, когда, пользуясь густым туманом, они смогут провести смену дислокации войск, оставаясь невидимыми для противника. И одновременно с этим невидимые силы противника не будут подавлять своей многочисленностью его солдат. Итак, в первом сражении расчёт сделан был на туман, дезинформацию, дезориентацию и обман зрения, что и позволило в итоге йоркистам одержать победу в битве при Барнете, где Ричард командовал левым флангом.
Все предыдущие его планы и расчёты тоже осуществились: 14 марта 1471 года, высадившись вместе со своими войсками в Ровенспбере, Эдуард IV с группой сподвижников, которую возглавлял Ричард Глостер, возвратился в Англию. Как и предполагалось, он не встретил сопротивления на своем пути в Лондон, – вошёл тихо и незаметно, как мышка, скромно заявив свои притязание на причитающееся ему по наследству герцогство Йоркское.
Как и предполагалось, он довольно быстро привлёк к себе силы союзников, обрастая по дороге новыми подкреплениями. Как и предполагалось, он получил у новых сподвижников поддержку в снаряжении и в военных силах и выступил в Ковентри для встречи с Уорвиком, который попытался нарушить их планы, заставляя терять время в бесполезной осаде. Отказавшись втягиваться в его игру, Эдуард со своими войсками, бесшумно и незаметно вошёл в Лондон, чтобы захватить в плен короля Генриха VI. А потом, неожиданно для всех, появился в Вестминстерском дворце, пройдя потайными комнатами, возник в тронном зале, когда никто не ожидал его там увидеть.
Как и предполагалось, Эдуард был вновь провозглашён королём и возведён на трон оказавшими ему радушный приём лондонцами, а потом, забрав с собой пленного короля Генриха IV, снова пошёл в Ковентри, где, в соответствии с разработанным планом, «неожиданно для всех», 2 апреля, воссоединился со своим братом Кларенсом, который перевёл на его сторону собранные на деньги Уорвика ланкастерские войска и уже вместе с братьями выступил против своего тестя. Хотя тут же было оговорено, что напрямую против Уорвика Кларенс воевать не будет.
В битве при Барнете Кларенс ничем не отличился, зато для Ричарда это был славный день. Все его ловушки сработали, все планы и замыслы удались. Передислокация войск в тумане прошла незаметно для противника и существенно его обессилила и дезориентировала. Вывод с поля правого фланга противника (которым командовал граф Оксфорд), благодаря хитроумной выдумке Ричарда, тоже прошёл удачно. Лорд Гастингс, командовавший левым флангом йоркистов, великолепно сыграл роль приманки, увлекая за собой в туман многочисленные отряды ланкастерцев, где они благополучно рассеялись и потерялись, после чего многие дезертировали. И даже путаница в тумане, на которую рассчитывал Ричард, тоже прошла успешно, – Уорвик ходил по кругу и воевал сам с собой, уничтожая ряд за рядом своих же солдат, прежде чем успевал разглядеть, кто перед ним. И конечно, блистателен, в полном смысле этого слова, был финал - апофеоз этой битвы. Когда вернувшийся на поле боя граф Оксфорд вместе с остатками своих войск был обстрелян своими же лучниками, которые в густом тумане прицеливались на его эмблему – серебряную звезду, принимая её за солнце – эмблему йоркистов.
В этом сражении Ричард Глостер по всем статьям превзошёл своего учителя, графа Уорвика, который в конце битвы был убит пехотинцами Йорка, настигнувшими его при попытке сменить коня. Его славная смерть в бою сняла тяжёлый груз с души Ричарда, вместе с необходимостью видеть унижение своего близкого родственника, бывшего друга и учителя, заменившего ему отца, в доме которого он рос и воспитывался, которого очень сильно любил и мечтал видеть своим тестем. Но он не виноват, что Уорвик изменил Эдуарду и дому Йорка, а Ричард никогда не изменял своей присяге, что и сделало их врагами.
(Уорвик был тоже не виноват, что его затянувшиеся колебания в выборе правителя и сюзерена прервала, сделав за него выбор, его жена, когда прислала королю копию их союзного договора, из - за которого Уорвик и Кларенс были признаны государственными изменниками и вынуждены были бежать из страны именно тогда, когда уже совсем было решили помириться с королём Эдуардом.)
О смерти мужа и о поражении его войск в битве при Барнете, графиня Уорвик узнала как раз в день сражения, 14 апреля 1471 года, прибыв в Англию вместе со своей дочерью Анной и её мужем, Эдуардом принцем Уэльским на одном корабле с Маргаритой Анжуйской, в свите которой она состояла.
Чуть только их корабль причалил к Уэймуту, как Анна де Бошан, узнав эти новости в числе первых и перепуганная ими до смерти, не успев даже проститься с дочерью и со своей госпожой, тут же, захватив с собой всё самое ценное, сбежала на берег и ринулась в ближайшее Аббатство Болье, где ей позволили укрыться в святилище. Останки её супруга, графа Уорвика, и его брата, Джона Невилла, маркиза Монтегью, после битвы при Барнете были доставлены в собор Святого Павла, а затем перевезены в Бишампское аббатство, место упокоения семейства Бошан.
4 мая 1471 года войска Ланкастеров потерпели поражение в битве при Тьюксбери. Тут уже Ричард превзошёл самого себя, применив целый ряд фантастически остроумных и оригинальных приёмов, посредством которых ему удалось заманить треть армии Ланкастеров (фланг Сомерсета) в ловушку и почти полностью уничтожить в ходе одного манёвра, а потом обратить его армию в бегство и преследовать ещё несколько миль. Спасаясь от погони, Сомерсет с отрядом рыцарей укрылся в аббатстве Тьюксбери. Отсиживался там несколько дней, после чего, приказом короля, был выдан и казнён.В сражении погиб муж Анны Невилл, Эдуард Ланкастер, принц Уэльский (встретился в бою с Кларенсом, и тот его не пощадил).
50-25. Опала Анны де Бошан
Анну Невилл и её свекровь, королеву Маргариту Анжуйскую арестовали сразу же после сражения в поместье Гупс Хилл Мэнор, вместе с их двором, свитой и придворными дамами. Началось следствие, в ходе которого пятнадцатилетнюю Анну, принцессу Уэльскую, признали невиновной, а в отношении её свекрови провели подробное расследование. Тут заодно всплыли и «подвиги» графини Уорвик. Подробно, как на духу, Маргарита Анжуйская поведала, в чём именно заключалось содействие Анны де Бошан, чем, как и когда она помогала дому Ланкастеров, и какими потерями это обернулось для Йорка.
Судьи были изрядно впечатлены списком деяний графини Уорвик и объявили её государственной преступницей, лишённой гражданских и имущественных прав. По совокупности своих преступлений она заслуживала смертной казни. На основании этого обвинения Аббатство Болье было обязано выдать её властям. (Государственных преступниц - женщин в те времена сжигали на костре, мужчин с аналогичным обвинением после нескольких казней четвертовали, как и предка Анны де Бошан, Хью Деспенсера - младшего.) Анна де Бошан была в отчаянии: судьба роковым образом привела её именно к тому итогу, которого она всю жизнь боялась и так стремилась избежать. Она написала своему (единственному на ту пору) зятю, герцогу Кларенсу, и попросила его ходатайствовать перед королём о том, чтобы ей позволили до конца дней оставаться в её убежище.
Благодаря заступничеству Кларенса и Изабели (которая способствовала делу Йорка тем, что уговорила мужа объединиться с братьями), Анне де Бошан разрешили оставаться в Аббатстве, но официально она уже считалась умершей. И все её титулы и землевладения – графства Уорвик и Солсбери, перешли по наследству к мужу её старшей дочери, герцогу Кларенсу, который на тот момент был своим братом, Эдуардом IV, прощён. Ему же было поручено опекать и свояченицу – младшую сестру его жены, Анну Невилл, которая должна была теперь оставаться в его доме до следующего своего замужества. Таким образом в руках Кларенса оказалось всё наследство его покойного тестя, графа Уорвика – приданное обеих его дочерей.
Естественно, Анна де Бошан не пожелала считаться с этим моментом, получив право на жизнь, она решила претендовать и на остальное. Она стала забрасывать Кларенса письмами, требуя, чтобы он вернул ей землевладения и титулы её мужа, поскольку теперь, когда ей сохранили жизнь, она является их следующей наследницей. Кларенс в каждом письме ей объяснял, что как частное лицо она больше не существует, – юридически считается умершей, а фактически таковой станет, чуть только выйдет за пределы Аббатства. Анна де Бошан написала письмо королю, заявив себя наследницей титулов и землевладений её мужа, с чем и потребовала, чтобы титулы и поместья были отобраны у её дочерей и возвращены ей. Король ответил отказом, напомнив, что как государственная преступница она лишена права наследования и права на жизнь, которая сохраняется ей только до тех пор, пока она находится в стенах Аббатства.
Анна де Бошан на этом не успокоилась и написала письмо королеве Елизавете Вудвилл, в котором подробно рассказала ей о своей прежней дружбе с её матерью, Жаккеттой Люксембург, герцогиней Бэдфорд и в память о ней попросила королеву повлиять на решение короля.
Королева Елизавета (ЭИЭ), возмущённая тем, что Анна де Бошан – эта предательница, исключённая из списков живых, ею пытается манипулировать, ответила категорическим отказом и объявила, что не собирается оспаривать решение короля.
Анна де Бошан и на этом не успокоилась, она написала письмо в Королевский Совет и в парламент с просьбой опротестовать решение короля. Парламент ответил официальным отказом, и это было ещё не всё: король, возмущённый до крайности поведением этой особы, которую он не извлёк из святилища силой только потому, что обещал Кларенсу оставить её в живых, лично написал письмо настоятелю Аббатства Болье, требуя чтобы он получше надзирал за своей подопечной, потому что если она и дальше будет докучать ему своими наглым притязаниями, он потребует её выдачи и казнит как преступницу.После этого Анна де Бошан уже никуда с ходатайствами не обращалась: она обиделась на зятя, на дочерей, на короля, королеву – на всех.
Положение её изменилось только после того, как Ричард Глостер, в июле 1472 года женился на её дочери Анне, предварительно отсудив у Кларенса половину наследства Уорвика и отдав ему в обмен на её приданное высокодоходную должность Великого Коннетабля Англии.
Только ради любимой своей жены Анны (сам он был глубоко шокирован перечнем преступлений Анны де Бошан) Ричард упросил короля Эдуарда частично смягчить наказание и позволить его тёще покинуть убежище. Ричарду удалось получить у короля разрешение на предоставление имущественных грантов для Анны де Бошан из принадлежащей ему части наследства её дочери и его жены, Анны Невилл.
В июне 1473 года сэр Джеймс Тирелл перевёз Анну де Бошан из её убежища в предместье Йорка, где она поселилась в приготовленном для неё Ричардом доме и жила на полном его обеспечении. Ричард оплачивал все её бытовые расходы, затраты по содержанию дома, охраны и слуг. И в дополнение к этому выплачивал ей годовое пособие в размере 85 фунтов.
Время от времени Анна де Бошан ездила в Йорк за покупками, которые Ричард оплачивал через свою бухгалтерию. Известно, что за всё время он только один раз отказался оплатить присланную ею расписку. Это был счёт на приобретение огромного количества золотых пластинок – крупных, тяжёлых, внушительного размера, заказанных ею у ювелира «на нужды благотворительности» – под предлогом того, что она, якобы, собирается покрыть этим золотом алтарь ближайшей к ней церкви. Предполагая, что тёща решила на его средства накопить золотой запас и с его помощью вернуть себе прежнее достояние, Ричард тут же отослал все эти золотые пластинки назад, чем очень её сконфузил, возмутил, а главное, – разочаровал: она была о нём лучшего мнения. Но Ричард, зная её изобретательность и коварство, уже не мог позволить ей действовать подобным образом. Опала с неё не была снята, она ещё находилась под подозрением, и никто не мог ручаться, что она не направит это золото на помощь Ланкастерам, как когда - то поддержала субсидиями разорившуюся королеву Маргариту Анжуйскую.
Со старшей дочерью и её мужем у Анны де Бошан были прерваны все отношения. К смерти Изабели, равно как и другим событиям, происходящим в её семье, Анна де Бошан отнеслась с видимым равнодушием. На похоронах старшей дочери (в 1476 году) и зятя, (в 1478) она не присутствовала, при том, что свобода её передвижения не была ограничена. Она не присутствовала на коронации Ричарда и своей дочери Анны. Не появлялась при дворе. Не играла никакой роли в политической жизни. Не была на инвеституре своего внука, Эдуарда принца Уэльского, которая проходила в Йорке, в сентябре 1483 года. Не посещала празднеств, связанных с приездом Ричарда и Анны в Йорк. Она не присутствовала на похоронах своего внука, принца Эдуарда, в Шериф Хаттоне, в 1484 году. И не прибыла в Лондон на похороны своей дочери, королевы Анны, весной 1485 года.
50-26. Месть Анны де Бошан
Перемены в жизни Анны де Бошан произошли только после смерти Ричарда III, в августе 1485 года. Осенью того же года она явилась ко двору нового короля, Генриха VII, Тюдора и была встречена им отменно ласково. Генрих VII, известный своей фантастической скупостью, щедро вознаградил её за усердную помощь Ланкастерам в Войне Роз. С января 1486 года волею короля Анне де Бошан стали выплачивать ежегодную пенсию в размере 500 марок (по весу и содержанию драгоценных металлов эта сумма равна примерно трём килограммам золота). А в 1487 году парламент Генриха VII восстановил Анну Бошан в наследных и имущественных правах на графства Уорвик и Солсбери при условии, что она лишит титулов и наследства своих внуков, детей Изабели и Кларенса – Эдуарда и Маргариту, с тем, чтобы после её смерти графства Уорвик и Солсбери отошли к короне.
Анна де Бошан согласилась на эти условия, и в 1487 году титулы были отобраны у её внуков и переданы ей. По здравому размышлению она решила, что эти титулы и землевладения её внукам уже всё равно не понадобятся: её младший внук, десятилетний Эдуард Плантагенет на тот момент был уже предан тюремному заключению в Тауэре, которое закончится для него смертью на эшафоте в 1499 году. А двенадцатилетняя внучка Маргарита Плантагенет жила приживалкой у своей тётки, герцогини Саффолк, и, как казалось бабушке, ни в чём не нуждалась.
Со своим новым благодетелем, королём Генрихом VII, Анна де Бошан держалась так, словно её вполне устраивало то положение, в котором оказались её родные внуки. Она не просила короля передать внуков под её надзор и попечение, опасаясь навлечь на себя его немилость и не желая брать на себя ответственность за будущую их судьбу и поведение. (Мало ли, может они, получив «скверное» воспитание при дворе Ричарда III, в будущем захотят отомстить за его смерть нынешнему королю, Генриху VII. И тогда она, их бабушка и поручитель, будет ответственна за их злодеяние.) На такой безрассудный поступок ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНАЯ Анна де Бошан пойти не могла, а потому и оставила всё, как есть, давая понять, что политическую линию своего нового сюзерена целиком и полностью одобряет.
Генрих высоко оценил лояльность Анны де Бошан и в последующие два года ещё более улучшил её благосостояние: в декабре 1489 года, в дополнение ко всему ей были предоставлены исконные землевладения её предков (в обход наследников её старших сестёр) и высокодоходная должность главного хранителя леса Уайчвуд, которую она исполняла номинально.
Все эти богатства вместе с доходами от обширных земель графства Уорвик и Солсбери и с огромным пособием в 500 марок ещё более обогатили и без того несметно богатую Анну де Бошан. И этот факт уже сам по себе настораживает, поскольку такую щедрость Генрих VII – самый скаредный из всех королей за историю Англии, мог проявить только по отношению к человеку, оказавшему ему исключительно ценную услугу (известно, что своих новых сподвижников в материальном плане он награждал куда скромнее).
Какую же услугу могла оказать Генриху VII Анна де Бошан?
Даже если предположить, что он только восстановил справедливость и в благодарность за прежнюю её тайную помощь Ланкастеру вернул ей то, что у неё было отнято в правление Эдуарда IV и не возвращено Ричардом III, то ежегодная пенсия в 500 марок – астрономическая сумма по тем временам – оказывается уже чрезмерно щедрым даром, который, если не самим Генрихом VII, то хотя бы его парламентом мог быть отменён, после того как графине были возвращены земли и титулы её мужа в 1487 году. Не говоря уже о новых чрезмерных щедротах правящего короля, – о возвращении графине земель её предков и назначения её на высокодоходную должность «хранителя леса Уайчвуд», исполняемую ею номинально, которые были оказаны ей, – к тому времени уже богатейшей землевладелице, – в 1489 году, вопреки здравому смыслу и сверх всякой необходимости.
Но парламент тем не менее утвердил и эту пенсию, и новые земельные гранты, и новое высокодоходное назначение, разумеется, с согласия Генриха VII – чрезвычайно скупого правителя, который, мало того, что сам экономил абсолютно на всём, вплоть до ливрей и пропитания своих придворных, так ещё и давал награды за скаредность, – посвящал в рыцари особо скаредных подданных, отличившихся на поприще жестокой экономии материальных средств. Вот этот момент, связанный с несвойственной Генриху VII расточительностью (выходящей за все допустимые рамки), и вызывает наибольшее подозрение в отношении Анны де Бошан.
Итак, какой же услугой, оказанной Анной де Бошан лично Генриху Тюдору, его делу и его дому, могла быть окуплена высокодоходная должность и ежегодная пенсия в 500 марок, выплачиваемая ей сверх её баснословных доходов скупым королём, Генрихом VII? Какие возможности и привилегии были у Анны Бошан для того, чтобы оказать ему некую, чрезвычайно важную для него услугу, которую он согласился так щедро оплатить? В чём заключалась эта услуга? Когда и в какой момент она могла быть оказана?
Естественно, Анна де Бошан могла её оказать только в период правления своего зятя, короля Ричарда III, в то время когда Генрих Тюдор готовился к вторжению в Англию, намереваясь узурпировать его трон, а Анна де Бошан была достаточно самостоятельна в действиях, поскольку контроль за ней, как за тёщей короля уже был ослаблен. Анна де Бошан, в отличие от всех остальных возможных помощников Генриха Тюдора, оставалась ближайшей родственницей короля Ричарда III, родной матерью его жены, бабушкой его сына. А с учётом её прежней помощи Маргарите Анжуйской, при её личным знакомстве с Генрихом Тюдором во Франции, она становилась самой удобной кандидатурой для того тайного поручения, способного существенно пошатнуть престол Ричарда III, которое и могла выполнить только она одна. Поскольку только она, на правах бабушки, могла общаться со своим внуком в отсутствие его родителей, проживающих, согласно традициям королевских английских семей, отдельно от принца Уэльского, каким Эдуард Миддлхэмский являлся с момента своей инвеституры – с сентября 1483 года.
Анна де Бошан лично знала многих слуг, работающих в Миддлхэме, поскольку ещё недавно была хозяйкой этого замка. Знала, где их найти в Йорке и как с ними можно связаться, не привлекая внимания посторонних. Знала тех из них, к кому могла обратиться с самой «невинной» просьбой, будучи абсолютно уверенной, что она будет выполнена. Знала тех слуг, которые, несмотря на строжайший запрет или предостережение, будут ей доверять и исполнят её просьбу, потому что никогда не поверят, что родная бабушка способна причинить вред своему внуку. И даже после всего случившегося, будут молчать и отрицать её участие и вину, даже если их будут расспрашивать о ней с пристрастием. Она знала всё это и она одна могла воспользоваться этой возможностью. Она одна могла справиться с этим поручением. Именно поэтому только она одна и могла быть для него выбрана. А подкупить её, зная её алчность и честолюбие, было очень и очень легко.
На пасху 1484 года, Анна де Бошан, к тому времени уже подкупленная агентами Генриха Тюдора (скорее всего теми, через кого она прежде поддерживала связь с Маргаритой Анжуйской) могла переслать в Миддлхэм с кем - нибудь из знакомых слуг своему внуку пасхальный подарочек, получив который он скоропостижно умер 9 апреля 1484 года, по очень странному совпадению – в годовщину смерти Эдуарда IV, столь ненавидимого Анной де Бошан.
Этот факт в купе со странным пособием в 500 марок – чрезмерно большим и излишним, по системе оценок Генриха VII, равно, как и то, что это пособие она запросила до того, как ходатайствовала о возвращении ей земель и титулов её мужа, а потом получила и то, и другое, да ещё и не остановилась на этом, а запросила и получила третье – высокодоходную должность, исполнять которую могла только номинально, и землевладения предков, – то есть, крепко взяла за горло исключительно скаредного короля Генриха VII, как раз и наводит подозрения на Анну де Бошан как на виновницу смерти её внука, Эдуарда, принца Уэльского – единственного сына её дочери Анны и короля Ричарда III, чей трон могла не только ослабить смерть единственного, прямого престолонаследника, но именно сокрушить, поскольку не оставляла шансов Анне и Ричарду в обозримом будущем обзавестись прямыми потомками. Что опять же ставило под удар репутацию Ричарда III, «заставляя» его, по мнению подданных, «желать скорейшей кончины его любимой жены, Анны» и позволяло им не только очернить его, но и (наряду с инкриминируемым ему убийством сыновей Эдуарда IV) обвинить его в убийстве жены.
В связи с этим, смерть принца Эдуарда кроме того, что стала началом крушения власти Ричарда III, ещё и дала повод для возобновления клеветнической кампании, разжигаемой политическими противниками Ричарда и работающей в интересах их стратегических планов по узурпации его трона, которую непосредственно должен был осуществить Генрих Тюдор. Таким образом, убийца юного принца Эдуарда, устраняя с пути единственного прямого престолонаследника правящего короля, совершал не одно преступление, а приводил в действие целую цепочку событий, сокрушающих трон и власть Ричарда III.
Анна де Бошан была отлично осведомлена о чувствах Ричарда к её дочери, Анне. Она знала, что свою жену, Анну, Ричард III ни на кого не променяет, даже если её бесплодие, продолжающееся уже в течение десяти лет, будет представлять реальную угрозу его репутации и трону. И конечно она знала (не хуже тех, кому пыталась услужить), какой ущерб Ричарду и его трону (равно как и всему дому Йорка) нанесёт эта страшная и непоправимая утрата.
Не могла она не знать и того, как отразится смерть принца Эдуарда на жизни и здоровье её дочери, болезненной, хрупкой, королевы Анны. Знала и то, что, потеряв своего единственного сына, её дочь ненадолго его переживёт.
Подтверждением причастности графини Уорвик к смерти её младшего внука, Эдуарда, принца Уэльского, является и последующая её жестокость по отношению к двум другим её внукам, – детям её старшей дочери, Изабели, – реальная, фактически документированная её жестокость. И это не домыслы, а реальный, документально подтверждённый, исторический факт: Анна де Бошан утопала в роскоши, пользуясь щедротами и милостями Генриха VII, в то время, как её старшая внучка, двенадцатилетняя Маргарита, оказалась бесприютной и нищей скиталицей, а младший внук, десятилетний Эдуард, бывший граф Уорвик, содержался в нечеловеческих условиях в Тауэре. Не в тех королевских апартаментах, где раньше, при Ричарде III, квартировали сыновья Эдуарда IV, а в чёрной, вонючей дыре, где его морили голодом, холодом, сыростью, били и издевались над ним, обращаясь, как с врагом государства.
Оказавшись способной в угоду правящему владыке обречь на неисчислимые бедствия двух своих внуков от старшей дочери, Анна де Бошан становится первым подозреваемым ещё и в том, что в преддверие его владычества отправила на тот свет своего третьего внука, – сына её младшей дочери, королевы Анны, прекрасно зная, какие бедствия, вслед за этим постигнут его родителей и остальных его родственников, – тех кому (по уже утверждённым правам) будет передано наследство её покойного мужа – графства Уорвик и Солсбери.
Так что, и в этом вопросе Анна де Бошан осталась себе верна: как в прежние времена она ценой предательства и интриг устраняла всех своих конкурентов (родных сестёр, племянников, родителей мужа), способных претендовать на причитающееся ей наследство, так и теперь, ценой подлости и коварства, устранила она нынешних своих конкурентов, – своих детей и внуков, и получила в своё полное распоряжение отобранные у них титулы и владения её покойного мужа, графа Уорвика. Ценой преступления она получила то, чего ей не удавалось добиться просьбами и уговорами в период правления Эдуарда IV и Ричарда III. И за это унижение она тоже считала себя вправе мстить.
50-27. Терзания Анны де Бошан
Точно так же, как в прежние времена Анна де Бошан с лёгкостью находила "виновников" всех, совершённых ею проступков, и "наказывала" их за последовавшие за этим несчастья, так и теперь, наряду со всеми, нанесёнными ей, как она считала, обидами, и совершённой по отношению к ней несправедливостью, графиня Уорвик мстила зятю и дочери за последствия опрометчиво принятых ею решений. И в частности, за смерть Эдуарда Ланкастера, принца Уэльского, погибшего в битве при Тьюксбери, что привело к власти династию Йорка и позволило её дочери Анне соединиться с Ричардом Глостером в этом новом и удивительно счастливом для них обоих брачном союзе.
И этот момент тоже терзал завистью измученную душу Анны де Бошан: она со своим мужем, графом Уорвиком, тридцать шесть лет прожила в браке, а такого нежного и трепетного отношения к себе не видела. А Ричард Анну, хоть бы в чём-нибудь упрекнул! Даже после этого странного её исчезновения, накануне его прибытия в Лондон, в 1471 году. Даже после её пребывания на дне лондонских трущоб! Всё простил, – взял её себе в жёны, как чистую голубицу, а кто знает, что там с ней совершалось?! Тогда как её муж, покойный граф Уорвик, с которым она бок о бок росла, то и дело её упрекал, почём зря! Так почему же судьба с ней обошлась так сурово и несправедливо?! За что её дочери такое счастье привалило, при том, что ей – её матери, – так в жизни не повезло!
Кроме этих обид у неё был и другой повод для мести: в битве при Тьюксбери Ричард Глостер выступил против симпатичного ей Эдуарда Ланкастера и стал причиной его смерти в бою, так почему бы теперь ей, Анне де Бошан, не забрать жизнь сына Ричарда, взамен жизни её любимого, безвременно погибшего зятя – её «сына в законе»? Почему бы и не установить равенство по принципу «смерть за смерть»? Почему бы в отместку и не забрать жизнь – Эдуарда, принца Уэльского, Йорка за жизнь Эдуарда, принца Уэльского, Ланкастера, которого она любила как сына и мечтала дождаться от него внуков, которые бы сделали её бабушкой будущих королей Ланкастерского дома! А при Ричарде III она стала всего лишь опальной, отвергнутой тёщей ненавистного ей теперь короля.
Она мстила зятю и за смерть своего мужа, Ричарда Невилла, графа Уорвика, проигравшего битву при Барнете из-за хитроумных манёвров Ричарда. И теперь была рада возможности свести с ним счёты. Таким образом, к уравнению: «смерть Эдуарда Йорка за Эдуарда Ланкастера» прибавилось и второе: «Гибель Ричарда Глостера за Ричарда Невилла», а за ним и третье: «страдания Анны Невилл – возмездие за страдание Анны де Бошан», потому как и дочери следовало напомнить о позоре и горестях её матери.
Потеряв титулы и землевладения, утратив свои ранговые и имущественные привилегии, бывшая графиня Уорвик ощущала себя затравленной и несчастной (–ЧС4) – ограниченной в возможностях, придавленной обстоятельствами и уже за одно это ей хотелось мстить.
Известно, что Анна Бошан мстила родственникам и за гораздо меньшие обиды. И хотя в Войну Роз за свою месть ей пришлось поплатиться опалой в период правления Йорков, она не считала своё положение безнадёжным. Ничто в мире не вечно – рассуждала Анна де Бошан, – правление Йорков можно и ограничить во времени, особенно, если в её собственных силах подсечь под корень их наследное древо. Тем более, что от неё всего-то и требуется, переслать её внуку подарок – хотя бы печенье или пирожное, якобы, собственной выпечки, которое ни дегустировать, ни досматривать никто не будет (если она об этом мило попросит). Бабушка переслала внуку пирожное, – только и всего, – вполне невинное поручение, если разобраться. Можно даже не считать себя виноватой, если только не вникать в то, что пирожное было пропитано ядом. (А почему она должна была в это вникать? Почему бы и не поверить в то, что человек, который поручил ей переслать внуку этот подарок, искренне желал ей и её внуку добра? Ну, а то, что внук внезапно после этого умер, ещё не означает, что он отравился её пирожным.).
50-28. Причастность к «знамению свыше»
Внезапная смерть Эдуарда Миддлхэмского и её странное совпадение с годовщиной смерти короля Эдуарда IV спровоцировали новый подъём клеветнической кампании, которой руководил из Франции личный агент Людовика XI, епископ Джон Мортон, объявленный в Англии государственным преступником после поднятого им, вместе с Бэкингемом, восстания против Ричарда III, осенью 1483 года.
Весной 1484, тот же Джон Мортон в своих пропагандистских речах представил смерть принца Эдуарда Миддлхэмского и её совпадение с датой годовщины смерти короля Эдуарда IV как знак возмездия, посланного Ричарду III свыше «в наказание за убийство его племянников, сыновей Эдуарда IV», инкриминируемое ему всё тем же Мортоном.
Таким образом убийца, лишивший жизни сына Ричарда III и Анны, мало того, что подсёк под корень их трон и свёл к нулю их совместные шансы основать будущую династию, он ещё и сыграл на руку этой пропагандистской кампании, удивительно точно подогнав дату смерти малолетнего престолонаследника со смертью его тёзки и предшественника, короля Эдуарда IV. Что означало: «не бывать Эдуардом V сыну Ричарда III, взамен исчезнувшего неизвестно куда, объявленного бастардом, некоронованного короля Эдуарда V, сына Эдуарда IV, – небеса этого не допускают!»
По мистическому стилю воззвания за всем этим совершенно чётко угадывалась рука Джона Мортона (ИЭИ), – бывшего епископа Илийского, прихвостня и агента Людовика XI и ближайшего сподвижника его ставленника, будущего короля Генриха VII.
Рука Джона Мортона, направляющая эту клеветническую кампанию, направляла и наёмных убийц, провоцирующих её возобновление и усиление, среди которых, по всей видимости, была и родная бабушка принца Эдуарда Миддлхэмского, – интриганка и конформистка Анна де Бошан, изо всех сил стремившаяся угодить своим будущим благодетелям, точно так же, как в прежние времена она выслуживалась перед Маргаритой Анжуйской в надежде на её будущее покровительство.
50-29. Инсинуация Анны де Бошан
С приходом к власти Генриха VII Тюдора, Анна Бошан, в доказательство своей лояльности и в благодарность за настоящие и будущие щедроты и милости, преподнесла новому королю латинскую версию семейной хроники Невиллов, составленную её личным секретарём и хронистом, Джоном Раусом. В этой версии её покойный зять, английский король Ричард III, впервые в истории предстаёт физическим и моральным уродом, каким он впоследствии и появится на страницах хроник Холла и Холишенда, в «Лондонских хрониках», в «Истории короля Ричарда III», написанной Томасом Мором (воспитанником и учеником Джона Мортона, перенявшем от своего наставника лютую ненависть к Ричарду III), а затем будет выведен в образе коварного злодея и тирана в исторической трилогии Шекспира «Генрих VI» и в его трагедии «Ричард III».
Таким образом, если бы не бредовые фантазии мстительной тёщи, пожелавшей в угоду новому правителю очернить своего бывшего зятя, великий драматург изобразил бы Ричарда III совершенно другим человеком, потому что в предыдущей, английской версии, «Истории Невиллов» никаких ужасающих описаний морального и внешнего уродства короля Ричарда не было вообще. Ричард III там был представлен справедливым, гуманным правителем, благочестивым, добропорядочным, великодушным человеком, исполненным всяческих достоинств и добродетелей, что также совпадало и с другими отзывами современников о нём. Внешний облик Ричарда III, представленный в английской версии собственноручными иллюстрациями Рауса, тоже был безупречен – прелестное лицо и нормальное телосложение. (Благородное с правильными очертаниями лицо короля Ричарда III было отчеканено и на монетах его времени, что также опровергает слухи о его уродстве.)
Латинский вариант рукописи, описывающий Ричарда III безобразным страшилищем, никаких иллюстраций, подтверждающих эту новую версию не содержит, что ещё раз подтверждает факт возведённый на Ричарда III клеветы: Джон Раус никогда его уродом не видел, а по воображению нарисовать не смог или не захотел.
Понятно, что сам Джон Раус – человек глубоко благочестивый и набожный (монах), заботясь о спасении своей души, не мог решиться на такой чудовищный обман по собственной инициативе. Опять же, и свиток, в знак своей лояльности королю Генриху VII, преподнёс не Раус (для этого он был слишком незначительной персоной), а его хозяйка, Анна де Бошан, 16-я графиня Уорвик и Солсбери, в доме которой Раус служил до конца своей жизни. На правах его госпожи и «благодетельницы» она и заказала Раусу эту искажённую версию своей семейной хроники, заложив основы всей последующей клеветы, возведённой на короля Ричарда III, в соответствии с которой он уже пятисот с лишним лет считается "проклятием и позором Англии".
Сама Анна де Бошан, разумеется, верила, что этот оговор она сделала не со зла, а только потому, что очень старалась услужить Генриху VII – отблагодарила его, чем смогла, а заодно и подкупила его этим подарком, беспокоясь, как бы он не отменил назначенную ей пенсию и не отобрал назад возвращённые ей титулы и земли.
Вместе с этим она подсказала и способ, позволивший Генриху VII впоследствии очернить своего предшественника, Ричарда III, и оправдать собственный террор и узурпацию его трона. По её версии, Генрих Тюдор не узурпировал трон Ричарда III, а всего лишь «спас Англию от тирана», который (по новым меркам лояльности) из-за своего морального и физического уродства не имел права занимать английский престол.
Опять же, посредством этой каверзы ей представлялась возможность свести счёты со своим зятем, королём Ричардом III, за то что в период своего правления он не снял с неё опалы и не вернул ей её титулы и земли, а передал их её внукам, – детям Изабеллы и Кларенса, – Эдуарду и Маргарите. Кроме того, что она была оскорблена этим его поступком, она ещё и сама испытывала вину, за то что насильно выдала свою дочь Анну замуж за Эдуарда Ланкастера, чем и спровоцировала целый ряд событий, которые привёли к гибели её мужа в битве при Барнете и к поражению дома Ланкастеров в битве при Тьюксбери.
Не желая признавать за собой эту свою вину, равно как и факт совершённого ею морального и физического насилия над собственной дочерью, графиня Уорвик представила Ричарда III в семейной хронике омерзительным и страшным чудовищем, от которого сбежала подруга его детских лет (её дочь Анна), так и не сумев привыкнуть к его физическому и нравственному безобразию. Из этой версии следовало, что замуж за Эдуард Ланкастера её дочь Анна вышла добровольно, но «безобразный Ричард» в битве при Тьюксбери сделал её вдовой. Потом насильно на ней женился и довёл до ранней смерти тем, что заставлял её – такую хрупкую, ранимую и впечатлительную – страдать от его жестокости и уродства. Эта же версия перешла и на страницы знаменитой шекспировской трагедии "Ричард III", представляющей короля Ричарда этаким сумрачным демоном, одержимым желанием творить зло, что и заставляло читателей содрогаться от ужаса и отвращения к нему и глубоко сострадать его бедной жене, леди Анне.
Анну де Бошан, как автора слухов о том, что Ричард III родился уродом, не смутил и тот факт, что в раннем списке семейных хроник Ричард Глостер на нескольких портретах был изображён прелестным юношей со стройною фигурой и очаровательным лицом.
Защиту своей версии Анна де Бошан повела в другом направлении. Прежде всего она позаботилась о том, чтобы её обман не был раскрыт. А для этого она сама, раньше других, перезахоронила останки своего внука, Эдуарда Миддлхэмского, в другом, только ей одной известном месте.
И для этих действий у неё были серьёзные основания: ведь если кто-то решит перезахоронить останки её внука, Эдуарда Миддлхэмского (сына Ричарда III и Анны) и увидит, что ребёнок не страдает теми искривлениями позвоночника и заболеваниями костей, которые она приписывала его отцу, он засомневается в правдивости её слов и сочтёт её лгуньей! А ей бы очень этого не хотелось, – ей было бы неловко и стыдно чувствовать себя разоблачённой! Переживать позор в период правления её благодетеля, Генриха Тюдора, ей очень не хотелось, поэтому оставалось только одно: устранить главное доказательство её вины.
Она была хозяйкой Шериф Хаттона в то время, когда на территории этого поместья, в церкви Св. Елены находился саркофаг с останками её внука, малолетнего Эдуарда, принца Уэльского. Этот саркофаг и по сей день там хранится, на его крышке по-прежнему изображён прелестный мальчик в старинном одеянии, но только останков принца в этом саркофаге нет. Саркофаг внутри пуст. И дата смерти на нём перебита, а вместо неё указана другая – на 50 лет раньше, хотя известно, что никакого Эдуарда Миддлхэмского в этой семье пятьюдесятью годами раньше не было.
Всё это выяснилось, когда саркофаг действительно открыли для того, чтобы проверить останки принца на предмет наследственных заболеваний (уж больно много физических уродств и отклонений приписывали его отцу). И в этом смысле Анна де Бошан (ЭИИ) оказалась очень предусмотрительным человеком. А о том, что эта инициатива исходила именно от неё, можно судить
- и потому, что никому другому на протяжении нескольких веков не понадобилось разорять могилы в этой церкви (даже в период разграбления могил и монастырей, при Генрихе VIII, эта церковь с её захоронениями осталась неповреждённой);
- и потому, что никто другой не имел оснований без особой надобности интересоваться останками принца, а тем более извлекать их из могилы, вывозить и перепрятывать, неизвестно где.
Подозрительно так же и то, что на сегодняшний день отсутствует архивная запись о дате и месте захоронения Эдуарда Миддлхэмского (на момент смерти, – принца Уэльского, – сына правящего короля!). Допустить, что церковный служитель мог совершить такую рискованную оплошность мы не можем. Остаётся предположить, что это сделал последующий владелец обоих замков, – и именно тот, кому было выгодно скрыть эту рискованную для него, но вполне ординарную (для непричастных к смерти принца людей) информацию.
Таким образом и вывод напрашивается только один: совершить все эти манипуляции – произвести эксгумацию, перевозку и перезахоронение останков принца, уничтожить архивную запись о дате и месте его захоронения, перебить дату рождения и смерти на его саркофаге – без спешки и суеты (при помощи служащих и наёмных рабочих), не вызывая подозрения мог сделать только один человек – бабушка Эдуарда Миддлхэмского, Анна де Бошан, – в ту пору единственная, полновластная хозяйка обоих поместий (и Миддлхэма, и Шериф Хаттона), получившая возможность распоряжаться всем имуществом, находившимся на их территории, включая и захоронения тех, с кем она была связана близким родством.
А судя по тому, что именно она была тем человеком, который подкинул Генриху Тюдору липовую версию "о врождённом моральном и физическом уродстве" Ричарда III, она могла сделать и всё возможное для того, чтобы уничтожить артефакты, эту версию опровергающие.
(По всей видимости она убеждала себя в том, что делает всё это «из лучших побуждений» – только для того, чтобы не ставить Генриха VII в «неловкое положение» в том случае, если он, говоря о Ричарде III, будет опираться на сфабрикованную ею версию. А поскольку мнение короля – это уже политически значимая позиция, Анна де Бошан поспешила устранить артефакты, ставящие её под сомнение.)
Король Генрих VII принял к сведению подсказку ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНОЙ графини Уорвик (ЭИИ) и использовал её версию для дальнейшего распространения клеветы о короле Ричарде, находя в ней особую для себя пользу, – слишком невыгодно отличалось его деспотичное правление от либерального правления Ричарда III.
20 сентября 1492 года, в возрасте шестидесяти девяти лет ушла из жизни Анна де Бошан. Сама ушла, или ей помогли – сказать трудно. Известно только, что каждый год жизни этой дамы стоил её покровителю, Генриху VII, огромной суммы денег, включающей в себя ежегодную пенсию в 500 марок (равную примерно трём килограммам золота), перечисляемую ей в течении семи лет, и высокодоходное жалование за номинальное исполнение должности «хранителя леса Уайчвуд». Всё это выплачивалось ей из казны сверх тех доходов, которые она получала от своих богатейших графств. А такого расточительства Генрих VII себе позволить не мог – это было не в его правилах. К тому же он оставался единственным наследником её землевладений и графств, отписанных ему по её завещанию.
Похоронена была Анна де Бошан в своей родовой усыпальнице, в Бишампском Аббатстве, рядом с мужем, – некогда великим и могущественным Ричардом Невиллом, 16-м графом Уорвиком - Делателем Королей.
