Историческое расследование с соционическими комментариями
Часть XIV
50.Семейные тайны Ричарда (продолжение)
Часть XIV
50-12. Вторая битва при Сент - Олбансе.17 февраля 1461 года.
Готовясь противостоять приближающемуся войску королевы Маргариты Анжуйской, граф Уорвик консолидировал силы йоркистов в районе Лондона. Некоторые из его приготовлений были хорошо продуманы: он устроил нескольких хитрых ловушек, рассыпав по дороге металлические колючки, чтобы вывести из строя вражескую кавалерию. Но его усилий оказалось недостаточно, чтобы собрать и удержать в строю нужное количество людей, а кроме того, он не смог своевременно получить сведения о приближение противника.
Взяв с собой Генриха VI, граф Уорвик 12 февраля 1461 года вышел из Лондона и тем же вечером подошел к Сент-Олбансу. Численность его армии точно неизвестна – цифры из разных источников колеблются от 9000 до 30000.
Примерно в то же время королева Маргарита Анжуйская с войском в 30 000 человек, двинулась из Йорка на Лондон. По причинам массового дезертирства часть войска была утеряна, и к Сент-Олбансу она смогла привести лишь 11000-12000 человек.
Разделив свои войска на четыре фланга, граф Уорвик развернул их во всю длину от Сент-Олбанса до Номэнслэндской пустоши.
Предполагается, что силы по численности были равными:
Силы йоркистов составляли около 25000 человек; командующие: Ричард Невилл, граф Уорвик; Джон Невилл, лорд Монтэгю; Джон де Ла Поль, герцог Норфолк; граф Арундел.
Силы Ланкастеров – 25000 человек; командующие: Генри Бофор, 3-й герцог Сомерсет; граф Эксетер; Джон, лорд Клиффорд.
17 февраля две армии встретились неподалеку от Лондона во второй Битве при Сент-Олбансе. В самом начале сражения ланкастерцы, заранее предупрежденные о ловушках, сделали обходной манёвр и, обойдя фланги йоркистов, и атаковали их с незащищённой стороны.
Из за плохой видимости и неточных данных разведки граф Уорвик был введён в заблуждение, считая, что армия противника находится значительно дальше, чем она располагалась на самом деле. Когда Ланкастеры пошли в атаку, его авангард был захвачен врасплох и разбит. Пробившись через передний фланг йоркистов, ланкастерцы атаковали центральные ворота Сент-Олбанса, но при этом сами были обстреляны лучниками, расположившимися вокруг сторожевой башни и Креста Элеоноры и понесли большие потери. Уличные бои продолжались все утро, после чего ланкастерцы развернули свой левый фланг и атаковали оставшиеся силы Уорвика, расположившиеся на Бернард Хите. Основная схватка произошла здесь и вблизи возвышенности у Сэндриджа, расположенной в миле к северу. С погодой в тот день ему тоже не повезло: ветер бросал снег в лицо йоркистам, что очень мешало их лучникам. К тому же центр йоркистов, под командованием брата Уорвика, лорда Монтэгью, был атакован значительно превосходившим по численности противником и вынужден был удерживать оборону в течение нескольких часов без поддержки, прежде чем Уорвик смог выслать им в помощь часть солдат с правого фланга.
Уорвику уже удалось стабилизировать и выровнять линию обороны, когда внезапно один из его сторонников, сэр Генри Лавлайс, заранее подкупленный королевой Маргаритой Анжуйской, перешел вместе со своими отрядами на сторону Ланкастеров. Его примеру последовали йоркисты из других отрядов армии Уорвика. Исход сражения решил численный перевес ланкастерских войск, образовавшийся в результате массового притока перебежчиков. Собрав последние силы, граф Уорвик сумел остановить паническое бегство йоркистов и организованно отступил во главе отряда в 4000 человек. Генрих VI, находившийся в лагере Уорвика, был освобождён дезертирами и присоединился к своим войскам.
Потери с обеих сторон составили от 2000 до 4000 человек.
Значительно больший урон был нанесён командному составу йоркистов: лорды Уильям Бонвиль и сэр Томас Кайриэл погибли в бою. Джон Невилл, лорд Монтегью; лорд Бернерс и лорд Чарльтон – попали в плен.
Выиграв сражение, Маргарита Анжуйская смогла воссоединиться со своим мужем, королём Генриха VI, но войти в Лондон ей не удалось. По возвращении в Англию из Шотландии, Маргарита, насаждая страх и ужас по всей стране, позволяла солдатам чинить разбой и убивать всех, недовольных её вторжением. Сея панику и разрушения на своём пути, она до такой степени напугала лондонских горожан, что те, услышав о её приближении, закрыли перед ней ворота города.
Когда лорд-мэр Лондона стал призывать народ к подчинению, в городе начались мятежи. Королева попыталась было взять город силой, но столкнувшись с яростным сопротивлением горожан, решила не испытывать судьбу и отступила с остатками армии на север к Данстэйблу.
50-13. Битва при Таутоне. 29 марта 1461 года
Воспользовавшись неудачей Ланкастеров, Эдуард Йорк и граф Уорвик объединили свои силы и вошли в Лондон 26 февраля, 1461 года. Понимая, что любая политическая неопределённость усложнит обстановку в стране ещё больше, граф Уорвик тут же предложил Эдуарду претендовать на престол. Необходимые церемонии заняли всего три дня, и уже в начале марта, к восторгу горожан, Эдуард был провозглашен английским королем в Вестминстере. Несмотря на то, что скромность не входила в число его добродетелей, Эдуард, тем не менее, отказался возложить на свою голову корону до окончательной и бесповоротной победы Йорка, считая себя обязанным сокрушить и изгнать из страны армию Генриха VI и королевы Маргариты Анжуйской.
13 марта 1461 года Эдуард IV выступил из Лондона с огромной армией объединённых сил йоркистов, предполагая в последнем и решительном бою уничтожить остатки вражеской армии.
Король Генрих, удручённый печальным опытом борьбы с йоркистами, отказался от участия в дальнейших сражениях и предоставил своей жене, королеве Маргарите Анжуйской, полную свободу действий и инициатив.
Королева собрала неслыханно большую армию в 42 тысяч человек и поручила командование 155 командирам, в числе которых было 28 лордов и 14 пэров Англии.
Никогда ещё такое огромное войско не вступало в бой на этой земле и никогда ни у одной армии не было такого блистательного и многочисленного состава командиров.
Выступив со своей армией на север, к Йорку, Королева Маргарита заняла оборонительную позицию у реки Эйр.
Король Эдуард тоже не терял времени: двигаясь им наперерез, он пополнял свою армию отрядами добровольцев. 27 марта он достиг Понтефракта. В тот же день ланкастерская армия добралась до Трента и разбила лагерь к северу от города.
Обе армии встретились в 28 марта, вблизи города Таутона.
Силы и предводители.
Йоркисты: от 36 000 до 40 000 человек. Командующие: Эдуард IV; Ричард Невилл, граф Уорвик; Джон Невилл, граф Монтэгью; Эдуард Невилл, лорд Абергауни, Уильям Невилл, лорд Фоуконберг; Томас Моубрай, герцог Норфолк и другие (всего 119 командиров)
Ланкастерцы: от 40 000 до 50 000 человек. Командующие: Генри Бофор, 3-й герцог Сомерсет; Генрих Перси, III граф Нортумберленд; Джон, лорд Клиффорд и другие (всего, 155 командиров, из них 28 лордов и 14 пэров Англии).
Битва при Таутоне была самым кровопролитным сражением в истории Англии. Количество жертв с обеих сторон превысило тридцать тысяч человек. Сражение происходило в два дня.
Битва при Фэрри Бридж
Первое – битва при Фэрри Бридж, – произошло 28 марта во время переправы войск Эдуарда через реку Эйр, которая течет между Йорком и Понтефрактом. Ланкастеры устроили засаду на реке возле переправы Фэрри Бридж, предполагая отрезать отстающие части йоркистов и не позволить им соединиться с остальной армией.
28 марта целый день шёл мокрый снег и дул сильный ветер, но Эдуарда все эти мелочи не смущали: дожидаться лучшей погоды не имело смысла, поэтому он решил продолжать переправу, пробиваясь через ряды противника. Произошёл тяжёлый бой, который длился до темноты. В итоге йоркисты преодолели сопротивление Ланкастеров, проломили линию их обороны, смогли перейти реку и укрепиться на другом берегу.
Во время боя граф Уорвик был ранен в ногу, и многие восприняли это происшествие как дурное предзнаменование. В рядах йоркистов началась паника. Желая поднять боевой дух своих солдат, Уорвик у всех на виду убил свою лошадь и заявил, что готов умереть рядом с ними простым пехотинцем, если того потребуют интересы дела. Его поступок воодушевил воинов, и они поклялись сражаться вместе с ним до конца.
Тем временем на подступах к Тренту и Таутону проходили спонтанные столкновения войск противников. Отставшие отряды йоркистов под предводительством лорда Фитцуолтера внезапно были захвачены и атакованы армией лорда Клиффорда (одного из участников битвы при Уэйкфилде, – убийцей старшего из сыновей Йорка, Эдмунда, графа Рэтленда.). Во время схватки лорд Фитцуолтер был убит, а его войско рассеянно. Отряды Клиффорда двинулись дальше в Таутон для воссоединения с остальными войсками Ланкастеров, но по дороге сами были захвачены отрядами Йорка, идущими в том же направлении. Произошло ещё одно сражение, в ходе которого сам Клиффорд был убит. Разгромив остатки его отрядов, йоркисты вышли на заснеженное плато, между деревнями Таутон и Сэкстон, где уже расположились основные войска противника.
Вечером (28 марта) воссоединение с основными силами в обеих армиях было завершено. Но из-за позднего времени суток основное сражение решено было начать на рассвете следующего дня, – 29 марта, в Вербное воскресенье. А поскольку сражаться в воскресенье, да ещё в праздничное, считалось грехом, этот вопрос необходимо было уладить в двустороннем порядке. После недолгого совещания парламентёров, было решено, что сражение, как и намечено, состоится 29 марта. При этом обе стороны предупредили противников, что сражаться будут особенно беспощадно, пленных не возьмут, и себя не пощадят, – будут стоять до конца.
Битва при Таутоне
Две армии были разделены на три дивизии. Четыре часа времени потребовалось на то, чтобы построить войска и дождаться задержавшиеся в пути армии союзников, которые из-за сильной метели отстали от своих основных сил – растянулись по дороге цепочкой и не могли подойти и воссоединиться с ними.
Бой начался, когда направление ветра изменилось и стало удобным для йоркистов. Воспользовавшись тем, что метель метёт в сторону ланкастерских войск, Уильям Невилл, лорд Фауконберг, вывел своих лучников в авангард и приказал им обстреливать ряды вражеской армии (предположительно со скоростью 120 000 стрел в минуту).
Видимость сквозь метель была очень плохая, и залепленные снегом ланкастерцы, не имея возможности защищаться в такой пурге, стали падать под градом стрел за рядом ряд, как подкошенные. Когда авангард противника был уничтожен, Уильям Невилл приказал своим людям атаковать земляные укрепления Ланкастеров.
На другом фланге превосходящие по численности войска Ланкастеров пробивались сквозь пургу, оттесняя ряды йоркистов в рукопашной схватке. Йоркисты дрогнули, но граф Уорик и король Эдуард, сражавшиеся в авангарде, личным примером воодушевили своих солдат и остановили отступление.
В то время как на левом фланге наступление йоркистов возобновилось, на правом фланге двести копьеносцев - ланкастерцев предприняли неожиданную атаку на левый фланг йоркистов и снова начали их теснить. Копейщикам уже почти удалось сломить сопротивление левофланговых отрядов йоркистов, когда Эдуард направил к ним подкрепление из своих резервных войск и этим вторично остановил их отступление.
Сражение было в самом разгаре, когда в середине дня прибыл граф Норфолк с армией в несколько тысяч воинов. Получив подкрепление, йоркисты провели яростную атаку, продолжавшуюся в течение часа, пробили линию обороны Ланкастеров и погнали их с поля боя.
Начался разгром, в котором погибло гораздо больше людей, чем в сражении. Во время переправы ланкастерцев через реку, несколько мостов рухнуло под тяжестью огромного количества закованных в доспехи рыцарей.
Оказавшись между бурлящей, ледяной водой и стрелами, летящими в их спины, уцелеть смогли лишь немногие. Десятки тысяч солдат погибли в тот день, включая вероломного Эндрю Троллопа и верного сторонника Ланкастеров, 3-го графа Нортумберленда. Часть воинов утонула, оказавшись в ледяной воде, часть ушла под воду, пытаясь по льду перебежать на другой берег. Тех, кто задержался на ближнем берегу, перебили преследователи. Погибших в реке было так много, что отставшие переправлялись на другой берег, ступая по их телам. Стараясь ускорить бег, ланкастерцы на ходу сбрасывали с себя тяжёлые доспехи и оружие, после чего становились удобной мишенью для стрел преследователей.
К концу дня все пути, ведущие из Таутона в Тэдкастер были усеяны телами погибших. В Тэдкастере оставшиеся части ланкастерцев попытались создать укрепления и удержать оборону, но вскоре и они были разбиты и сметены преследовавшими их йоркистами.
Разгром продолжался всю ночь и всё следующее утро. Разрозненные отряды ланкастерцев попытались пробраться в Йорк, рассчитывая найти там укрытие. Оставив войско и захватив с собой только небольшой отряд личных телохранителей, Королева Маргарита и её новый фаворит, Генри Бофорт, 3-й герцог Сомерсет, бежали в Шотландию.
Уцелевшие в битве отряды и командиры ланкастерской армии присягнули на верность королю Эдуарду IV.
В этом сражении ланкастерцы потеряли около 30 000 человек, потери йоркистов составили около 8000.
По окончании битвы Эдуард вошел в Йорк и распорядился снять с городских ворот головы его отца, герцога Йорка, брата, Эдмонда Рэтленда, дяди, Ричарда Невилла - Старшего, 5-го графа Солсбери и его сына, сэра Томаса Невилла, которые затем были захоронены в Понтефракте вместе с остальными их останками. Завершив траурные мероприятия, король Эдуард возобновил преследование своих врагов на севере Англии, но захватить в плен королеву Маргариту и Генриха VI ему так и не удалось – они успели скрыться в Шотландии.
Закончив поход, Эдуард с триумфом вернулся в Лондон, где и был коронован 28 июня 1461 года.
50-14. Воспитание в доме Уорвика
Наличие в Англии короля из династии Йорка несколько смутило Анну де Бошан. С одной стороны, нельзя было не доверять фактам: раз это произошло, значит на то была Воля Божья. С другой, – нельзя было сбрасывать со счетов и долю участия её мужа в этом деле, а о своём супруге она было невысокого мнения. Более того, всячески принижала его заслуги. А узнав, что он короновал Эдуарда IV, тут же стала над ним подтрунивать:
– Ну, если вы его возвели на престол, он там ненадолго задержится!
– Это ещё почему? – возмущался Уорвик.
– Как возвели, так и снимите! – хихикала Анна, – Я вас не первый день знаю.
– Да почему же? С чего вы взяли? – Уорвик терпеть не мог в своей жене эту черту – высмеивать всё то, что было ему особенно дорого. Он столько труда вложил в эту кампанию, братьев и отца в ней потерял! А сколько близких родственников погибло в этих сражениях, сколько друзей полегло, – честнейших, храбрейших воинов, беззаветно служивших ему и дому Йорка! А теперь жена вздумала над всем этим подшучивать...
Он едва сдерживался, чтоб не взорваться от ярости и не поколотить её. А ей как будто нравилось его дразнить. В такие минуты она чувствовала свою власть над ним, наслаждалась его беспомощностью и своей безнаказанностью.
Уорвик отворачивался от неё, собирая волю в кулак... Ему стоило огромных сил терпеть её издевательства. Когда был жив его отец, он все эти выходки относил за счёт её глупости. И сына убеждал:
– Не обращайте внимания, она – слабоумная и не понимает, что играет с огнём.
Отец и брат графа Уорвика погибли в битве при Уэйкфилде, и одному Богу ведомо, чего стоило ему всё это пережить. А теперь жена над всем этим смеётся.
Он взрывался от гнева, кричал на неё, а она, резко меняя маску, становилась спокойной и холодной, как лёд. Смотрела на него свысока и поучала:
– Держите себя в руках! Я вам не разрешаю разговаривать со мной таким тоном!
В ту пору граф Уорвик пользовался особым доверием короля Эдуарда: в июле 1461года он получил должность Стража Восточных и Западных Земель на границе с Шотландией; в декабре 1461года был назначен Лордом-Распорядителем Англии.
Но графиня Уорвик не считала это достойным вознаграждением всех, затраченных мужем усилий. Чуть только Эдуард IV взошёл на престол, она стала подсылать мужа к королю то с одним, то с другим поручением, – началась целая эпопея на тему «Воротись, поклонись Эдуарду!». Одна беда: каждое поручение приходилось заранее с ним обсуждать, а это никогда не обходилось без ссоры.
Анна де Бошан считала, что титул графини Солсбери после смерти свёкра в битве при Уэйкфилде должен был перейти к ней и не упускала случая напомнить об этом мужу.
– Ведь это немыслимо! – возмущалась она, – Отец ваш уже год как умер, а вы всё ещё не присвоили себе его титул! Я просто не понимаю, чего вы ждёте...
– Моя мать жива, – напоминал ей супруг. – Она и наследует графство.
Анна де Бошан ненавидела свою свекровь, – эту мятежницу, родство с которой в период правления Маргариты Анжуйской могло обернуться для неё огромными неприятностями. Зато теперь, когда Эдуард Йорк пришёл к власти, графиня Уорвик вознамерилась во что бы то ни стало получить её титул, но всё опять же упиралось в упрямство мужа, который об этом даже слышать не хотел. Чуть только она начинала говорить, он сжимал кулаки, надвигался на неё с налившимися гневом глазами и кричал:
– Я у матери титул отнять не позволю! Понятно?! Даже не рассчитывайте на это!
Анна де Бошан обижалась, а потом придумывала новую комбинацию, – ещё более перспективную и преимущественную, – позволяющую приобрести ещё большие выгоды и влияние при дворе.
Несмотря на кажущуюся наивность и простоту, Анна де Бошан всегда выгодно вкладывала свои усилия и навязывала свои добрые услуги с таким расчётом, чтобы через открывающиеся вследствие этого возможности приобрести ещё большие статусные преимущества, сделать свою жизнь ещё более благополучной и защищённой. Вот и сейчас, узнав, что младшие братья короля, Джордж и Ричард Плантагенеты, посвящены в рыцари и возведены в герцогский сан, она тут же заставила мужа добиться согласия Эдуарда IV на то, чтобы оба принца воспитывались в его, графа Уорвика, доме, под его руководством, вместе с его и её дочерьми.
– Лучшего наставника для своих братьев ему не сыскать! – убеждала мужа Анна де Бошан, – Кто лучше вас сможет обучить их воинскому мастерству, боевой стратегии, тактике! А нам не найти лучших женихов для наших крошек! А представьте, какая бы это была радость, если бы наши девочки стали вдруг герцогинями! Кому же, как не им получить таких мужей! И потом, вы столько сделали для Эдуарда, должен же и он вас хоть чем - нибудь отблагодарить!
Согласие короля на воспитание принцев в их доме, по мнению графини Уорвик, автоматически должно было означать и то, что король не будет возражать и против женитьбы его братьев на её дочках.
«А как же иначе? – рассуждала она, – Иначе и быть не может, – ведь мальчики будут постоянно находиться рядом с её дочерьми. Целый день они будут проводить вместе с ними. Рядом с ними будут сидеть за столом во время трапез и во время учебных занятий. Рядом с ними будут стоять и молиться в церкви. Вместе с ними будут музицировать по вечерам, танцевать, петь. Вместе будут выезжать на охоту и на прогулки. Будут ухаживать за ними, как рыцари, слагать в их честь стихи, совершать подвиги. Выберут их своими Прекрасными Дамами – это неизбежно! Как же им после этого на них не жениться! Они же скомпрометируют девушек, если после нескольких лет такого тесного общения на них не женятся!»
Взвесив все эти варианты, дальновидная графиня Уорвик, поставила вопрос несколько иначе:
– Если женитьбы всё равно не избежать, так может лучше сначала их поженить, а потом уже они переедут к нам в дом и будут жить и воспитываться рядом с нашими девочками?
– С чего это вы решили, что они вообще должны жениться на наших дочках? – возражал ей супруг. – Они принцы кровы, урождённые пэры Англии. Через их брак можно заключить выгодный для Англии политический союз. Зачем им жениться на англичанках? Какая будет от этого Англии польза? – всё ещё не понимал он жену.
– Нам будет от этого польза, олух вы непонятливый! Нам и нашим дочерям! О дочках подумайте! Они же привыкнут к этим юношам! А парни привыкнут к девушкам и их полюбят...
– Нет, извините! – засомневался Уорвик. – Я уже с вами почти тридцать лет живу, а всё ещё не могу ни привыкнуть к вам, ни полюбить... И потом это была ваша идея привезти принцев в дом, что же вы теперь волнуетесь за их чувства и душевный покой? Раньше надо было об этом думать. А вы вечно так: сначала придумаете, а потом ищете виноватых, если что-нибудь с вами не согласуется.
Если бы не это упрямство мужа, графиня Уорвик их сразу бы поженила, – Джорджа на Изабелле, Ричарда на Анне. Они ведь так подходят друг другу по возрасту! Да и возраст-то уже подходящий для брака: её саму выдали замуж в одиннадцать лет, её мужа женили в шесть. Родители мальчиков тоже поженились, когда были детьми: Ричарду Йорку было двенадцать лет, его жене, Сесилии Невилл – девять.
Конечно, ближайших их родственников – мать и старшего брата, короля Эдуарда, тоже бы следовало спросить. Но граф Уорвик наотрез отказался даже заикаться об этом:
– Король дал согласие на то, чтобы принцы воспитывались у нас, и этого достаточно, а вы уже хотите, чтобы они и женились на наших дочерях!
– Это вам достаточно, а мне недостаточно! – накидывалась на него жена. – Мне нужно, чтобы девочки за них вышли замуж! А вам безразлична судьба ваших дочерей! Да! Вы ничего не хотите для них сделать, бесчувственное вы существо!
Все последующие неприятности, которые возникнут из - за того, что принцев с самого начала не женили на её дочерях, графиня Уорвик потом будет списывать на своего мужа: это он виноват, что с самого начала и детей, и их родственников поставил в неловкое положение. Она-то думала, что сможет мужем и в этом вопросе манипулировать. Она же не знала, что он упрётся и будет стоять на своём из-за каких-то там выгодных для Англии политических союзов.
– Вот они где, союзы-то! – говорила она, указывая на девочек.
– А что, это – вариант, – подумывал, глядя на них граф Уорвик. – может и их выдадим замуж с политической выгодой, за правителей каких - нибудь иностранных держав.
– Да зачем же нам иностранные принцы, когда у нас тут свои есть! – всплеснув руками, говорила Анна де Бошан. И тут же отмахивалась от мужа: когда он продумывает свои политические планы, спорить с ним бесполезно, – упрямее его не найти.
Таким образом, важнейший вопрос в судьбе всех четверых детей, которым предстояло сблизиться и полюбить друг друга, с самого начала так и остался нерешённым.
Принцы, подчиняясь воле старшего брата, прибыли в замок Миддлхэм, увидели дочерей Уорвика, и с этой минуты забыли о существовании всех других девушек на свете. Оба были потрясены и очарованы ими с первого взгляда. И всё получилось именно так, как и предполагала Анна де Бошан: Джордж Кларенс сразу же влюбился в её старшую дочь, Изабель, а Ричард Глостер – в младшенькую Анну. Оба прикипели к её девочкам насмерть, – клещами не оторвёшь! И те сразу же к ним потянулись, хотя до этого обе казались ей замкнутыми и нелюдимыми.
Изабель (СЛИ) вообще росла чрезмерно скрытной, загадочной, излишне мечтательной и отрешённой от всего девочкой, – этакой спящей красавицей, которая, казалось, даже спит на ходу. Иногда матери удавалось вывести её на откровенный разговор, выпытать , о чём она думает, о чём мечтает, но дочь отвечала на её расспросы крайне уклончиво. Графиня Уорвик пыталась выведать через Анну, о чём говорит и чем делится с ней Изабель. На что получала ответ, что Изабель вообще с ней ничем не делится, все самое красивое из того, что у неё есть, она оставляет себе.
Изабель с ранних лет отличалась изысканной красотой, способностью находить красоту в самых простых и обыденных вещах, создать красоту буквально из ничего.
Анна, которая по природе не была завистливым ребёнком, исключительно завидовала только одному этому её свойству. Пыталась во всём подражать Изабелле, – в причёске, в одежде, в движениях, в изящной, медлительной походке, копировала уже готовые варианты созданных ею рисунков, сочетаний форм и цветов. Никто лучше Изабеллы не умел составлять букеты и находить им самое удачное место в интерьере комнат. Никто не умел так красиво обставить комнату, как Изабель. Самые красивые рукоделия, вышивки и рисунки тоже создавались её руками.
Малышка Анна завидовала этому свойству сестры с того момента, как себя помнила. Одним из ранних воспоминаний было именно то, что она вцепилась руками в какую - то красивую коробочку, которую Изабель выложила на свой столик.
Анна тогда ещё не умела отличать своего от чужого и увидев эту шкатулку, крепко вцепилась в неё ручонкой и завопила: «Моё!». А в ней были украшения Изабеллы. Родители тогда Бог весть, что про Анну подумали, но отцепить её руку от коробочки не смогли.
– Дай ты ей поносить эти украшения, – уговаривала мать Изабеллу – будь хоть ты умнее.
Изабель, которая уже тогда понимала сестру лучше матери, вытряхнула содержимое из коробочки и протянула её Анне. Малышка сразу же успокоилась, разглядела внимательно рисунок на эмалевой вставке и вернула шкатулку сестре. Потом попыталась воспроизвести тот же самый рисунок водяными красками на пергаменте.
Обе девушки были изумительными рукодельницами, но у Изабеллы, конечно, был и вкус лучше, и терпения больше, и Анна её за это очень уважала, во всём с ней советовалась и следовала её советам, иногда, как ей казалось, даже против своей воли.
Эта черта тоже не укрылась от наблюдательной графини Уорвик. Она уже тогда знала: если понадобиться повлиять на дочь, действовать придётся через старшую сестру, Изабеллу.
Графиню Уорвик волновало ещё и то обстоятельство, что у Анны, к её четырём – пяти годам, всё ещё не было никаких ярко выраженных способностей. Всё, что она ни делала, не выходило за рамки посредственного, а графине Уорвик очень хотелось, чтобы и младшая её дочь с ранних лет блистала какими-нибудь исключительными талантами.
«Экая посредственность у меня растёт! – подумывала она, глядя на Анну, – Интересно, какой она станет, когда вырастет? – Наверное, клушей какой-нибудь, многодетной матерью семейства. Вон, как она играет со своими куклами, – рассаживает их, кормит с ложечки, укладывает спать, рассказывает сказки собственного сочинения. Хорошо, если удастся выдать её замуж за Ричарда Глостера! Он будет нести свою службу, а она – сидеть дома и растить их детей. Надо будет поговорить с Анной об обязанностях жены и матери...»
Вопреки ожиданиям, графине Уорвик не удавалось вызвать Анну на откровенный разговор. Любое её слово девочку настораживало и раздражало, особенно когда она пыталась расспросить её о чувствах к Ричарду. Анна сразу же крепко сжимала ротик и с упрямым выражением лица либо глядела на неё насупившись, либо просто отворачивалась и отрешённо смотрела в сторону.
– Отвечай мне, когда я тебя спрашиваю, – разворачивала её за подбородок графиня Уорвик, – у вас, что нибудь было с Ричардом?
– Мы играем. – нехотя отвечала Анна.
– Во что вы играете?! – допытывалась мать.
– В четыре руки на органе... – затем её ответы становились более оживлёнными, – А ещё он играет на лютне, а я на арфе, и мы поём.
– Что ещё между вами происходит?
– А ещё мы рисуем, я нарисовала его, а он меня. А потом он ещё мне объяснял спряжения по латыни, но только я не запомнила...
– О чём вы разговаривали?
– Да так, обо всём... Он рассказывал мне о своём отце, – какой это был великий человек... И ещё он мне говорил о Маргарите Анжуйской...
– Что он тебе говорил о Маргарите Анжуйской? – насторожилась графиня Уорвик.
– Она – ведьма...
– Это Ричард тебе такое сказал?
– Нет, это я сама так думаю, – призналась Анна. – она злая, и я её ненавижу...
– Нехорошо так говорить о людях, которых ты не знаешь – пристыдила её мать, и на этом разговор был окончен.
Если бы они поговорили тогда подольше, возможно Анна рассказала бы ей, как чудесно она проводит время с Ричардом, как им безумно интересно вдвоём.
Иногда рядом с ним она ощущает себя совсем взрослой – и тогда начинает ухаживать за ним, как большая: кормит его ягодами, собранными для него в саду или причёсывает его, как маленького, аккуратно распрямляя его вихры надо лбом и ушами. Иногда сама рядом с ним чувствует себя совсем маленькой и тогда просится к нему на ручки. Она даже придумала такую уловку, когда они выходят погулять за пределы замка, она убегает по тропинке далеко вперёд, а потом садится на траву и ждёт его. Когда он подходит, объявляет, что ужасно устала и просит отнести её домой на руках. Ни к кому другому она на руки не идёт. Гувернантки тут же начинают её корить, а она взбирается на руки к Ричарду, кладёт ему голову на плечо и притворяется спящей, – это она на прогулке так утомилась. А чуть только они подходят к воротам замка, она тут же спрыгивает на землю и опять убегает в сад по тропинке, объявляя, что хочет ещё погулять.
Обычно послушная и очень спокойная девочка, она иногда специально становилась раздражительной и упрямой, чтобы ей посулили приз за хорошее поведение. А приз она всегда требовала один и тот же, – чтобы Ричард поносил её на руках, либо посадил её рядом с собой на коня и покатал верхом. Ричарду нравилось выполнять её приказы. А мать выговаривала ей, что так вести себя неприлично. Желая внести в этот вопрос ясность, Анна обращалась с этим напрямую к Ричарду:
– Вы тоже считаете, что я неприлично себя веду?
– Как можно, госпожа моя! Я счастлив! – отвечал он, как и положено рыцарю, и преклонял перед нею колено.
– Ой! Встаньте, встаньте, милорд! – кричала прибегавшая, как назло, мать и пыталась поднять его с колен. И тут же напускалась на дочь:
– Как вам не стыдно, Анна! Что вы себе позволяете?! Вы уже не маленькая!
А Анне всего-то и было пять – шесть лет. И ей ужасно нравилось, что Ричард с ней нянчится. С любой проблемой она бежала к нему. Набьёт синяк, расшибёт коленку на прогулке, тут же бежит к Ричарду и требует:
– Подуть, погладить, поцеловать! – это у неё были такие методы лечения.
Ричард, благоговейно целуя её ушиб, уже понимал, в свои неполные десять лет, что теперь, как честный человек, он обязан на ней жениться.
Гувернантки только диву давались, видя такое свободное обращение. А Анну это ничуть не смущало. Теперь она даже радовалась, когда с ней случалась какая - нибудь неприятность. Прежде очень осторожная и боязливая девочка, рядом с ним она становилась настоящим сорванцом. Зато и за помощью она обращалась к Ричарду по каждому поводу.
Занозит пальчик, бежит к Ричарду, он садится и осторожно вынимает занозу, а Анна, чтобы ему было сподручней, забирается к нему на колени. А что тут особенного? Обычный процесс идёт. Но тут, как назло, прибегает мамаша, сдёргивает её с его колен, и тут же, при нём, начинает её лупить, по чему попало – по плечам, по лицу...
Малышка - Анна испуганно отгораживается от неё ладошкой, болезненно морщась, отворачивает от неё лицо, а графиня Уорвик, распаляясь гневом всё больше, даёт выход своему раздражению.
Ричард, едва справившись с изумлением, тут же заступается за свою госпожу: он никому не позволит унижать свою «Даму сердца», даже её матери. Он выхватывает из её рук Анну, которая теперь уже громко рыдает у него на плече, и уносит в её комнату, расположенную в Башне Принцесс. Успокоить Анну теперь может только он, ни к кому другому «на ручки» она уже не пойдёт.
– Вот теперь видите, что вы натворили своим упрямством! – напускалась графиня Уорвик на мужа. – Видите, что теперь происходит! Я же говорила, что сначала надо было их поженить, а потом уже перевозить принцев в замок.
– О женитьбе разговору не было! – оправдывался перед ней граф Уорвик. – Эдуард дал согласие только на то, чтобы они воспитывались у нас.
– А вы сами не понимаете, что такое воспитание невозможно без предварительной женитьбы? – наступала она на него, чувствуя что её интрига разваливается окончательно: её девочки попали в неловкое положение, а манипулировать мужем ей всё ещё не удаётся.
– А Эдуард разве не понимал, что в приличный дом, где воспитываются девушки, юношей можно ввести только после их женитьбы на них?. Я не понимаю, о чём вы оба думали, когда договаривались об этом? – не унималась она.
– Мы с ним договаривались о воспитании, а о женитьбе речи не было! – упирался граф Уорвик.
– Так это же одно и то же! – настаивала на своём жена.
– Нет, не одно и тоже! – возражал ей Уорвик
– Где воспитание, там и женитьба! – доказывала ему жена. – Они же такие молодые, непосредственные, – они же дети! И они так подходят друг другу! Об этом тоже надо было думать!
– Вот бы и думали, прежде чем настаивать на приезде принцев. А то у вас всегда так – устроите неразбериху, а кто-то другой виноват!
На других фронтах события развивались ещё стремительней: Изабелле было десять лет, а Джорджу Кларенсу – двенадцать, когда они оба познакомились в Миддлхэме. Джордж чувствовал себя рядом с ней кавалером, а рано повзрослевшая Изабель, на правах старшей сестры ощущала себя вполне созревшей барышней. Отношения между ними сразу же сложились романтические. А в остальном – всё то же самое: вот она играет на лютне и рассеянно глядит куда-то в даль, а Джордж сидит подле её ног и читает сонеты собственного сочинения. Узнав, что Ричард стал рыцарем младшей сестры, Джордж, не желая от него отставать, тут же избрал Дамой Сердца сестру старшую. Если между Анной и Ричардом отношения развивались ещё вполне невинно, то у старших уже начались охи - вздохи на балконах, появилась романтическая переписка. Мать перехватила пару писем с сонетами от Джорджа Кларенса, принесла их мужу и потребовала:
– Вот, покажите эти письма королю и потребуйте, чтоб он дал разрешение на брак своих братьев с нашими дочками! Или вы хотите, чтобы они были обесчещены?! – напустилась она на мужа.
– Они будут обесчещены, если я сделаю так, как вы советуете! – снова заупрямился граф Уорвик. – Если я передам эти письма королю, будет скандал, потому что Эдуард не любит, когда на него оказывают давление. Опять же и принцам ни за что ни про что попадёт: вместо того, чтобы обучаться воинскому мастерству, они тут романы с девочками крутят. Да и мне достанется, как их воспитателю... Вообще надо это безобразие прекратить! Я поговорю с мальчиками серьёзно!..
– Даже не вздумайте! – перепугалась графиня Уорвик, опасаясь, что этот «медведь» поломает ей всю интригу. – Я вам не разрешаю этого делать! Вы им нанесёте этим моральную травму. Они обидятся, ещё не дай Бог, вызовут вас на поединок, – это же оскорбительно для их чувств! Они же не виноваты, что вы сами настояли на том, чтобы король направил их к нам на воспитание. И не виноваты в том, что влюбились в наших девочек. Наших крошек просто нельзя не любить!
– Тогда кто же во всём виноват?! – взорвался граф Уорвик.
– Король во всём виноват! – нашлась Анна де Бошан. – Он должен был подумать, что они влюбятся в наших дочерей, и заранее дать разрешение на их брак! – настаивала она, ещё не теряя надежды стать тёщей двух юных герцогов.
– А откуда король мог знать, что они влюбятся в наших дочек? И откуда я мог знать, что они влюбятся?!.. – всё ещё не понимал её Уорвик
– Вы или совсем идиот, или прикидываетесь! – злобно прошипела ему в лицо жена, понимая, что дальше на эту тему с мужем разговаривать бесполезно, а возникшую проблему надо срочно решать.
Графине Уорвик даже стало обидно, что сближение между детьми произошло так быстро – без её участия, советов, рекомендаций, решений и разрешения,– что она даже не успела разработать план собственных действий. Ей оставалось только регулировать дистанцию между ними, чем она усердно и занималась, на правах хозяйки дома и матери двух будущих невест.
Её собственная интуиция подсказывала ей, что эти юноши будут когда-нибудь её зятьями, но вот когда, как и при каких обстоятельствах это произойдёт, оставалось для неё загадкой, которую ей не терпелось разгадать. А поскольку графиня Уорвик очень не любила зависеть от невыясненных обстоятельств (РАЦИОНАЛ) она посчитала необходимым самой смоделировать ситуацию таким образом, чтобы исход событий зависел только от неё, – от её воли, согласия и разрешения. А для этого нужно было задействовать одно-единственное, но зато самое надёжное средство.
На правах опекунши и воспитательницы двух юных принцев, Анна де Бошан решила написать их матери, герцогине Йоркской, очень подробное и обстоятельное письмо, излить в нём свои чувства и опасения, рассказать о чувствах мальчиков к её дочерям, спросить её совета о их планах на будущее. Она почему-то была уверена, что сможет докричаться до её материнского сердца и откровенно с ней поделиться своими тревогами, как мать с матерью.
В первой части письма она рассказала об успехах двух принцев в учёбе и в военной подготовке. Особенно напирала на успехи Ричарда, – рассказывала, что в воинском мастерстве он по силе и опыту скоро сравняется с её мужем, воинственным графом Уорвиком (это чтобы герцогиня не думала, что её младшенький ещё не созрел для женитьбы). Потом стала описывать успехи мальчиков в музыкальном и художественном искусстве. Рассказала, как они чудно поют с её дочерями ансамблем – это просто ангельское пение! Рассказала, как прелестно смотрятся обе молодые пары в часовне, когда молятся, стоя подле друг друга. Ей так и видится, что эти юноши вот так же трогательно будут стоять рядом с её девочками у алтаря, произнося клятву верности своим молодым супругам.
Тут же она посетовала и на то, что жить в Миддлхэме, в Северном Йоркшире, становиться небезопасно: ланкастерцы под влиянием Маргариты Анжуйской активизируются на границе с Шотландией и устраивают беспорядки в северных графствах. В связи с этим, им вскоре придётся переехать в Уорвикский замок и продолжить воспитание мальчиков там. (Это было указано на тот случай, если герцогиня лично захочет проведать своих сыновей).
Графиня Уорвик употребила весь свой такт и всю деликатность (своего психотипа ЭИИ) для того, чтобы сделать письмо максимально корректным, этически безупречным, почтительным, чтобы ни в коем случае не оскорбить материнских чувств герцогини Йоркской и не дать ей почувствовать оказанного на неё давления.
Одновременно с этим, на правах воспитательницы юных герцогов, она взяла под контроль и их переписку с матерью. То и дело спрашивала:
– Ну, что ваша матушка пишет? Вы получаете от неё письма? Вы ей отвечаете? Нет никаких перебоев с доставкой? А то, знаете, сейчас такие времена, надо быть очень осторожным. Если хотите, я могу отправить со своим курьером.
В эту пору она была с принцами чрезвычайно любезна, услужлива, доброжелательна и медоточива так, что казалось, каждое её слово засахаривается, не успевая слетать с её языка, который иногда (и все домочадцы, включая гостей, это знали) был куда более ядовит и остёр, чем змеиное жало.
Написав письмо герцогине, графиня Уорвик потеряла покой и сон, – всё волновалась, как - то она отреагирует на её воззвание! А то, что её письмо нужно было понимать именно так, Анна де Бошан не сомневалась: герцогиня – женщина умная, тонкая, опять же – мать, а значит и её материнские чувства поймёт.
Раньше графиня Уорвик не особенно баловала герцогиню своими письмами, хотя и понимала, что её интересует всё, что касается жизни и воспитания её мальчиков. Не писала ей Анна Бошан по многим причинам: во - первых, она чувствовала себя перед ней виноватой за те происки, которые вела против партии Йорка в Войну Роз, в чём она, разумеется, никогда бы не призналась, а потому и прощения просить не могла. Во - вторых, она считала неделикатным отвлекать человека на переписку, – «Мало ли, может быть ей сейчас не до этого... – рассуждала она, – может она занимается своими делами, а тут прибудут мои письма, и она должна будет их читать, а потом отвечать, а всё это занимает время. И потом ей ещё придётся подумать, что и как отвечать и с кем переслать, а всё это хлопотно и накладно.»
Сама графиня Уорвик тоже писала письма только в исключительных случаях: с каждым письмом нужно было отправить гонца, которому надо было платить, а с ним – вооружённый эскорт, который она могла задействовать только с разрешения мужа, а значит нужно было давать отчёт, кому она пишет и зачем. Специальных курьеров, равно как и голубиной почты (которая ей помогла в прежней её переписке с Маргаритой Анжуйской) для герцогини Йоркской она заводить не решалась – не тот случай.
Отношения с герцогиней Йорк у Анны де Бошан были натянутые. И хотя герцогиня приходилось родной тёткой её мужу, уважала и очень ценила его преданность партии Йорка, к самой Анне де Бошан Сесилия Йорк относилась весьма неприязненно. Считала её беспринципной, тщеславной и глупой приспособленкой, которая спокойно и безмятежно существовала во времена самого жестокого террора Ланкастеров, – никакие репрессии, котором подвергались её родственники, её не коснулись. Опять же, то странное стечение обстоятельств, по которому репрессии обрушивались на активных йоркистов из числа близких родственников Анны де Бошан, наводило на мысль о том, что карающую длань Маргариты Анжуйской направляла на своих родных именно она, Анна Бошан, что было выгодно для неё в тех случаях, когда она могла стать наследницей репрессированных, и очень удобно для того, чтобы избежать репрессий самой.
Когда Эдуард IV назначил Уорвика наставником своих младших братьев и разрешил им воспитываться в его доме, герцогиня Йоркская сразу же поняла, что за всем этим стоит интрига его жены, Анны де Бошан, замыслившей женить принцев на своих дочерях. (Ведь вот, как всё просто: у Йорка подрастают два славных мальчика, у Уорвика – две милые девочки, по возрасту они друг другу подходят, поженим их да и делу конец!).
Если бы герцогиня Йорк была доверчивой и глупой простушкой, она возможно и поддалась бы на эту интригу, но она по психотипу была ЭИЭ, и её возмутил сам факт того, что кто-то пытается ею манипулировать, втягивает её в свою игру, навязывает ей свою волю. Её возмутило именно то, что кто-то считает её неспособной отследить дальний план этой интриги (то есть, не видит в ней СТРАТЕГА) и полагает, что её можно, как пешку передвигать в своей игре. И самым обидным в этой истории для мнительной и обидчивой герцогини Йорк (ЭИЭ) было то, что манипулировать ею пытается не кто иной, как эта ушлая и самонадеянная особа, Анна Бошан, считающая всех окружающих глупцами и простаками.
Прочитав письмо Анны де Бошан, герцогиня разволновалась не на шутку: ей были небезразличны чувства её сыновей. Когда вопрос об их воспитании ещё только решался, она уже тогда знала, что они влюбятся в дочерей Уорвика (о красоте которых была наслышана). И она предостерегала Эдуарда IV об опасности поспешных решений (НЕГАТИВИСТ) и предлагала ему поставить условие, чтобы мальчики ни в коем случае не воспитывались в одном доме с дочерьми графа Уорвика, поскольку это будет постоянно расслаблять принцев и отвлекать от серьёзных занятий.
Эдуард, обязанный Уорвику своей коронацией и победами в решающих битвах с Ланкастером, никакими условиями своё согласие не оговорил, следствием чего и явилось сейчас это письмо, в котором Анна Бошан самым назойливым образом навязывала своих дочек в жёны её сыновьям.
«Она пишет, что мальчики делают феноменальные успехи в воинском мастерстве, – размышляла над письмом герцогиня, – а это значит, что из них выйдут великие воины и правители, славные продолжатели дела Йорка. Стало быть, и торопить их с женитьбой сейчас нецелесообразно, – надо закрепить все те полезные навыки, которые они получили под руководством наставника, графа Уорвика. Надо дать им хорошую службу, чтоб они сумели себя на ней проявить. Эдуард сейчас, как никогда, нуждается в надёжных помощниках – вон, на севере, как пишет Анна Бошан, Ланкастеры опять устраивают беспорядки, а значит и мальчиков, как будущих воинов, можно приобщить к посильному участию в военных экспедициях».
Размышляя о будущей воинской славе своих сыновей и ссылаясь на их исключительные успехи, герцогиня предложила королю дать им хорошую службу и поскорее испытать их на деле.
Король не спешил приобщать мальчиков к участию в военных походах, но и от службы их не стал отстранять: в 1462 году он назначил десятилетнего Ричарда комендантом крепости Корф - Кастл в Дорсете.
Двенадцатилетнему Джорджу Кларенсу Эдуард ещё в самом начале правления дал высокую должность Лорда-наместника Ирландии. А в 1462 – 1463 годах Джордж получил от него должность тайного советника, сроком на тринадцать лет и должность комиссара северных областей и округов.
Понятно, что Анна де Бошан не могла упустить случая породниться со столь высокопоставленными вельможами. А муж, как назло, всё ещё отказывался в этом ей помогать, – говорил, что выступить против объединённых ланкастерских войск ему было легче, чем обсудить с Эдуардом вопрос женитьбы принцев на его дочерях (–БЭ4).
На тот момент граф Уорвик был одним из влиятельнейших сановников в Англии. Кроме должностей стража приграничных с Шотландией Восточных и Западных земель и должности Лорда-Распорядителя Англии, он в 1462 году получил должность Лорда-Адмирала Англии. А унаследовав после смерти матери графство Солсбери, в 1463 году стал одним из богатейших в Англии землевладельцев. Суммировав все свои должности и богатства со своим высокородным происхождением, успехами и заслугами перед страной, граф Уорвик вполне мог бы претендовать на титул герцога и просить разрешения короля на брак своих дочерей с первыми принцами королевства.
Но к ужасу Анны де Бошан её муж был лишён того тщеславия, которое обычно приписывали ему современники (и потомки). Он не хотел добиваться больше того, что им уже было получено (ДЕМОКРАТ). Свой вклад в дело победы Йорка он считал весьма скромным, а потому, не покладая рук трудился на благо страны, короля и истории, не претендуя на большее вознаграждение. Казалось, он имел всё, что ему было нужно, ему всего хватало, он не хотел лишнего, большего, обременительного и укорял жену за непомерно высокие требования и амбиции.
Графиня Уорвик была в отчаянии:
– Вы нас погубите! Вы нас всех погубите, бесчувственный вы человек! – причитала она, видя что самые страшные её опасения подтверждаются: её дочери не сегодня - завтра будут скомпрометированы, а юноши скоро закончат образование и будут призваны ко двору...
«Но они будут отозваны ещё раньше, если муж поведёт разговор с королём некорректно, а по - другому у него не получится, – размышляла графиня Уорвик, – потому, что он – медведь!»
Во всём, что касалось вопросов этики, её муж был самым грубым и неуклюжим «медведем», какого себе только можно было представить, – уж это-то она хорошо знала! А говорить с королём напрямую муж ей тоже не позволял, – опасался, что она поведёт разговор не так, как нужно: она плохо знает Эдуарда, не представляет себе, какой это упрямый и вспыльчивый человек, – убеждал он её.
– Ну раз так, говорите с ним сами! – настаивала она.
– Не могу!– раздражался Уорвик. – Не буду! И не морочьте мне голову: у мня есть о чём думать и кроме этого.
– Об этом надо думать в первую очередь! – втолковывала ему жена, понимая, что ситуация становится неуправляемой и катастрофически опасной для её семьи.
«Ну что за тупица её муж! – сокрушалась она, – А король ещё даёт ему ответственные дипломатические поручения! Да, судя по всему, они действительно стоят друг друга... Видно и вправду про них говорят: «два сапога пара»!»...
И тут её осенила мысль!
– Как же я раньше-то не додумалась! – спохватилась она, и поспешила обратно в кабинет к мужу, – Ну, конечно, этот кичливый выскочка, этот надутый фанфарон, Эдуард... Ах, что же я сразу не догадалась!..
Не успел Уорвик оправиться от одного скандала, как жена снова возникла перед ним.
– Я знаю, в чём дело! – радостно объявила она. – Эдуард не даст согласия на брак мальчиков, пока не женится сам! Сначала должен жениться старший брат, а потом уже младшие. Так заведено. Хотя вообще бывают и исключения. Но Эдуард не позволит своим младшим братьям обойти себя в этом вопросе – не такой он человек!
– Это всё, что вы хотели сказать? – строго спросил её муж.
– Всё!
– Так это я и без вас знаю. А сейчас я занят делом и прошу мне не мешать!
– То есть, как это знали! – возмутилась жена. – Знали и мне ничего не сказали! Знали и ничего не предприняли, чтобы женить короля! Совести у вас нет! Немедленно отложите все дела в сторону и ищите невесту для короля!
– А вот не буду искать ему невесту и не отложу дела в сторону! – взвинтился супруг. – Мне сейчас не до этого! На севере опять беспорядки, ланкастерцы активизировались, королева поднимает одно восстание за другим. Не сегодня - завтра нужно будет пойти их подавлять.
– А потом?..– строго спросила супруга.
– А потом надо будет воспользоваться хотя бы временным урегулированием и заключить мир с Шотландией. Так что, на ближайшие несколько месяцев не рассчитывайте...
– Ой, ой, бедные мои девочки! Что с ними будет! – схватившись за голову, запричитала Анна Бошан. – Мне стыдно, стыдно! Мне перед принцами стыдно, перед слугами стыдно, перед соседями стыдно! В какое положение вы меня ставите!
– Раньше надо было думать! – хлопнул ладонью по столу Уорвик, и жена выскочила из кабинета вон.
Но почти сразу вернулась:
– Но хотя бы невеста для короля у вас на примете есть?
– Надо подумать...
– Думайте! – жена выжидательно нависла над ним.
– Пожалуй, принцесса Бона Савойская подойдёт, свояченица Людовика XI...
– То есть, на француженке будем женить короля... – уточнила жена.
– Да.
– Только давайте, не задерживайте, а то как бы нам не потерять женихов...
– Этих потеряем, других найдём, – проворчал ей вслед Уорвик.
Жена страдальчески закатила глаза: за какие грехи ей ниспосланы эти мучения?!..
