СЛЭ, Жуков – ЭИИ, Достоевский. Социальный и политический конфликт
IV-15. Достоевский. Конфликт против конфликта ("клин клином вышибают")
Миролюбивому ЭИИ, Достоевскому трудно понять причину неприязни и раздражения СЛЭ, Жукова: ведь он всегда старается поступать так, "как лучше для всех", всегда желает людям мира и добра. Из самых добрых и миролюбивых побуждений, с позиций всеобщего примирения и консолидации всех самых позитивных сил, ЭИИ, Достоевский непримиримо воюет с конфликтёрами всех мастей – с возбудителями агрессии и зачинщиками ссор и конфликтов. И прежде всего он ищет и находит конфликтёров в своей среде, в ближайшем своём окружении: кто-то косо взглянул, кто-то неделикатно ответил, холодно поздоровался, неприветливо встретил, заговорил на повышенных тонах … – ЭИИ, Достоевский в каждом видит некий несовершенный в нравственном отношении объект. И подступает с упрёками и замечаниями к каждому (из ближайших своих окружающих), чьё поведение, как ему кажется, "оставляет желать лучшего", нуждается в этических поправках и доработках, которые он всегда считает уместным сделать, исходя из своей крайне требовательной ЭГО-программной этики отношений (+БЭ1эии) – деклатимной этики нравственных преимуществ и чрезвычайно изобретательной (на всякого рода альтернативные поправки и изменения) ЭГО-творческой интуиции потенциальных возможностей (-ЧИ2эии) – деклатимной интуиции мнимо-реальных потенциальных возможностей и альтернатив. Поэтому упрекнуть в неделикатном поведении может и скромнейшего, и тишайшего человека (и именно потому, что кроткого и покладистого легче "исправлять", не рискуя нарваться на встречный отпор и неприятности).
Хотя у ЭИИ, Достоевского и на этот счёт есть своя многократно проверенная система защиты. А именно, – многоликие и многообразные формы выражения разочарования и обиды (различной степени искренности), к которым он прибегает при каждом удобном случае, всякий раз, когда ему кажется, что ситуация выходит из-под контроля, а роль контролёра, наставника и воспитателя, которую он (по собственной инициативе) на себя берёт, ставит его в глупое и неловкое положение. И тем не менее, он продолжает воевать с потенциальными конфликтёрам, продолжает придираться по пустякам и навязывать всем свою волю, своё мнение, просто потому, что постоянная борьба с зачатками конфликта, с проступающими в каждом человеке искрами агрессии, становится его обычным состоянием, основным и самым привычным занятием в жизни, его глобальной жизненной программой и целью.
ЭИИ, Достоевский будет воевать с конфликтёрами, пока в мире существует конфликт. Своими нападками на "агрессивную сущность" человека он провоцирует в нём ответную защитную меру (часто проявляющуюся в форме агрессивной защиты) и на этот "очаг пробудившейся агрессии" снова и снова нападает. Вызывает встречную агрессию своими нападками и снова пытается её подавить, заглушить, искоренить, уничтожить. Если человек изначально не проявляет агрессии и не даёт повода для нападок, у ЭИИ, Достоевского есть способ спровоцировать эту агрессию: он может раздразнить человека неоправданными придирками, необдуманными (как кажется на первый взгляд) замечаниями. И, наконец, просто глупыми, дурашливыми выходками, ехидными насмешками, обидными колкостями и необоснованными упрёками. По ЭГО-творческой деклатимной интуиции мнимо-реальных потенциальных возможностей и альтернатив (-ЧИ2эии) у ЭИИ, Достоевского находится огромное количество способов вызвать раздражение или недовольство человека, навязывая ему какую-то абсурдную (мнимо-реальную) или неуместную альтернативу. Если человек откажется, у ЭИИ, Достоевского будет повод побороться с его "упрямством", если согласится – будет повод выйти на прямое раздражение, вызванное его уступчивостью, будет повод посмеяться над ним и унизить его за эту уступчивость. ЭИИ, Достоевский как ЭГО-творческий "пересмешник" (как "зеркальщик" ЭГО-программного "пересмешника", ИЭЭ, Гексли) найдёт способ раздразнить человека и, создав прецедент для конфликта, найдёт способ пробудить в нём "потенциального конфликтёра", которого можно будет "взять под контроль", "начать исправлять и перевоспитывать – выявлять и искоренять в нём его агрессивное начало, действуя из "самых лучших и самых миролюбивых побуждений". При этом, неизменно терроризируя окружающих постоянными придирками и нападками, угнетая и подавляя их с определёнными ранговыми выгодами для себя, разыгрывая деспотичные роли по своей нормативно-ролевой логике соотношений (+БЛ3эии) – деклатимной логике системных и ранговых преимуществ и устанавливая для себя (посредством постоянного террора окружающих) преимущественное и привилегированное положение в социальной системе. Одновременно с этим претендуя и на моральное превосходство по своей ЭГО-программной этике отношений (+БЭ1эии) – этике нравственного преимущества, ЭИИ, Достоевский НЕ ЗАМЕЧАЕТ собственной тирании, не замечает собственной высокомерия, собственной властности и жестокости по отношению к другим. Не замечает того, что сам же и становится возбудителем агрессии, источником их конфликтного отношения с окружающим миром (если самый близкий, "добрейший" и "миролюбивейший" человек так жестоко, подло и лицемерно поступает с ними, то чего же ожидать от других, не таких "миролюбивых и добрых"?). "Стерильно-миролюбивый", "розово-иллюзорный" мир, насильственно насаждаемый ЭИИ, Достоевским, становится для них опасной и враждебной средой, полной обманных несоответствий желаемого действительному, полной встречающихся на каждом шагу "ловушек" и разочарований. В свете этих реальных контрастов пугающей своей неизвестностью мнимо-реальной окружающей среды, сам ЭИИ, Достоевский кажется единственной позитивной "точкой опоры" – единственным "светочем" в "тёмном царстве", единственной путеводной звездой, а окружающая его (якобы "благоприятная) среда" – единственной, пригодной для жизни средой обитания, – "спасительным полем", "благодатным оазисом", вследствие чего и значимость собственного статуса ЭИИ, Достоевского, ещё более повышается. И в этой связи ЭИИ, Достоевский выступает уже не только в роли "духовного наставника", "учителя", ("гуру") всех "нуждающихся в исправлении", но и в роли некоего "спасителя" всех "униженных и обиженных", способного расширить размеры этого "оазиса", –этой "благодатной, благоприятной среды" для всё большего количества нуждающихся в его моральном наставничестве людей. Становится человеком, способны увести своих последователей в некий далёкий и благополучный мир, где они будут существовать в самых удобных и психологически благоприятных для себя (и прежде всего – для него) условиях. Но опять же только в том случае, если, существуя в реально неблагоприятной для себя среде, смогут "победить в себе гордыню", уничтожить предрасположенность к конфликту, подавить в себе склонность к агрессии. (А по сути, – уничтожить в себе волю к сопротивлению (до основания) и пополнить собой тот самый "очищенный от агрессивности", рафинированно-стерильный контингент "незлобивых, уступчивых и кротких" ("агнцев"), которые одни только и смогут (как кажется ЭИИ, Достоевскому) бесконфликтно существовать в этом мире).
В силу стратегической (широко-масштабной, массовой, глобальной) целевой направленности ЭГО-программного аспекта нравственно преимущественной этики отношений ЭИИ, Достоевского (+БЭ1эии) естественным результатом такой "непримиримой борьбы с зачатками агрессивности" становится создание очередной "паствы" – очередной, поначалу, ограниченного круга секты "просветлённых", "спасённых", "избранных", в которой "бессменным пастырем", непременным идейным и духовным наставником, вдохновителем суровым и требовательным руководителем неизменно становится ЭИИ (Достоевский), переводя себя ("тихого, скромного, непритязательного") из последних, да в первые. (И это тоже закономерно: поскольку, в отличие от ЭГО-программной этики нравственных нормативов способного постоять за себя решительного этика-сенсорика-тактика-ЭСИ, Драйзера (-БЭ1эси), ориентированной на решение локальных этических задач, глобальная (стратегическая) этика отношений Достоевского (+БЭ1эии), стратегически ориентированная на широкомасштабные цели, может быть успешно реализована только будучи внедряемой "широким фронтом": чем больше будет доброжелательных, кротких и деликатных людей на Земле, тем легче можно будет мирно взаимодействовать друг с другом. В одиночку эту задачу не решить, а в массовом порядке, при наличии глубокой веры в высокие нравственные идеалы (+БЭ1эии), при наличии надежды на реальную возможность тотального достижения этой цели (-ЧИ2эии) она (при всём своём кажущемся идеализме), во мнении ЭИИ, Достоевского считается реально выполнимой.
IV-16. СЛЭ, Жуков. Отношение к слабости, шутовству, юродству…
СЛЭ, Жуков ненавидит слабость во всех её проявлениях, ненавидит юродство как шутовство. В качестве примера уместно вспомнить гонения русских царей-СЛЭ – Петра I и Анны Иоановны на нищих – юродивых и "шутов". Назначение дворянина на "должность" "шута" считалось самым унизительным наказанием – как это было с князем Голицыным, низведённым Анной Иоановной в шуты за самовольную женитьбу на католичке и самоуправный и вероотступнический переход в католичество. Из-за чего он потом был принудительно разведён со своей женой и возвращён в православие, но произведён в шуты. После чего и состоялась его "ледяная" свадьба с "шутихой" Бужениновой и знаменитая "брачная ночь" в специально построенном для этого ледяном дворце. Не лучше обращался с шутами и всеми, кого он делал таковыми и царь Пётр Алексеевич. С убогими и юродивыми обращались тоже очень сурово: мало мальски пригодных специальным указом отправляли на военную службу. Остальных возвращали помещикам, отправляли на принудительные работы, продавали в рабство. В лучшем случае (только детей и женщин) отправляли в монастырь. Волею русских императоров-СЛЭ (начиная от Петра) улицы городов от юродивых и убогих должны были быть очищены.
IV-17. Конфликт СЛЭ и ЭИИ как противоборство субъективиста и объективиста; интересы личности против интересов системы.
"Нет зверя, страшнее бешеной овцы"
(Русская народная поговорка)
Как показывают уроки истории (в том числе и истории России) великое множество способов "подрыва власти" может изобрести ЭИИ, Достоевский из личной ненависти к "тотальному деспотизму" верховного доминанта, оправдывая свои действия позитивными мотивами (из желания сделать "как лучше").
Так, например, "самозванец" Лжедмитрий I, Григорий Отрепьев (ЭИИ, Достоевский) поставил под удар само существование Государства Российского из одного только простого и человеческого желания "наказать" за смерть убиенного царевича Дмитрия царя Бориса Годунова (чья причастность к смерти царевича Дмитрия до сих пор ещё вызывает сомнения). Желая в лице царя Бориса преподать урок всем деспотичным владыкам, "добренький" самозванец привёл на Русь полчища польских интервентов (позднее пожелавших передать московский престол польскому королевичу Владиславу), развязал гражданскую войну, известную в истории как "смутное время", продолжавшуюся десятилетие, унесшую сотни тысяч жизней, затормозившую и отбросившую Россию в её развитии на полтора столетия назад. То, что он сам при этом трагически погиб – это закономерный итог такой опасной авантюры. Хуже то, что страна (огромное государство) почти двадцать лет находилась на грани самоуничтожения, лишившись части населения (еще не успевшего прийти в себя после голода 1601-1603 гг), а так же немыслимого количества материальных средств, культурных ценностей и природных ресурсов. Невосполнимыми оказались и несметные потери, и тот колоссальный урон, нанесённый социально-экономическому и политическому положению страны, которую, как известно, из руин и из пепла пришлось возрождать. Дорогой ценой пришлось заплатить за "урок доброты и нравственности" этого амбициозного "воспитателя".
Аналогичным образом, спустя столетие, готов был поступить царевич Алексей (ЭИИ, Достоевский), выражая посредством откровенного бойкота и ярко выраженного конфликта со своим отцом, царём Петром I (СЛЭ, Жуковым), свой протест против проводимых им реформ (в частности тех, которые ущемляли интересы церкви, подрывали доверие к ней, её авторитет, её иерархическую и экономическую основу). А царевич всего-то и хотел попросить политического убежища у какого-нибудь влиятельного европейского государя (у австрийского императора) и жить тихо и мирно в Европе, как частное лицо, не вникая в дела государства Российского и не имея к нему никакого отношения, игнорируя, таким образом распоряжения царя Петра, бойкотируя его требования включиться в работу по управлению государственными делами и одновременно, "наказывая" его демонстративным безразличием к интересам государства, которое тут же приняло форму политического протеста и заговора, в результате которого возникла угроза новых политических конфликтов. В частности, появился новый лже-царевич (теперь уже Алексей) из числа донских казаков, новые турецкие и шведские войска подступили к границам России, готовые в любую минуту вторгнуться на её территорию и свести на нет все предыдущие завоевания Северной войны (которая еще продолжалась). Если встать на позицию безусловной защиты интересов и прав личности, можно попытаться оправдать действия царевича – сказать, что он "не виноват" в том, что родился престолонаследником, и имел право жить так, как хотел, оставаясь независимым в своих действиях и безучастным ко всем, происходящим вокруг него социально-политическим преобразованиям, "частным лицом". Но тогда почему же всё-таки он оказался "виноватым", почему должен был держать ответ за свой поступок? Просто потому, что его частные интересы вступили в противоречие с интересами государства (интересами системы), которые он фактически предал своей безучастностью. Потому, что от рождения получил права и обязанности иерарха системы, которые не имел права игнорировать, не отказавшись от них. А царевич ни признавать их, ни отказываться от них не хотел. Не устраивала его ни та, ни другая альтернатива: не хотел он быть государем, не хотел он и постригаться в монахи. Хотел быть частным, светским лицом в западноевропейском государстве, но жить на средства унаследованные при рождении (продать пару деревенек в России и купить на эти деньги поместье в Австрии) – только и всего! (То есть, хотел поступить "как лучше" – так, чтобы никого не обижать, но тем не менее оптимально решить свои частные дела и проблемы: стать подданным другого государя и прятаться за его спиной от отцовского гнева, против которого он себя чувствовал незащищённым. Кому бы это помешало, если бы он так поступил? (Продал бы две деревеньки, получил бы право жительства в Австрии, или ему ещё что-то нужно было продать, чтобы заручиться поддержкой столь влиятельной персоны?) Как выяснилось, ему надо было при этом "продать" (или куда-то "пристроить") своё право первородства, своё престолонаследие. А стань он подданным австрийского кесаря, и вся Россия (по существовавшему тогда международному праву) могла стать австрийской провинцией (даже при том, что он всего лишь хотел остаться для всех "хорошим", хотел сделать "как лучше для всех" и ничего плохого для своей страны не желал). Но даже в силу этого своего недомыслия, недопонимания сложившихся условий, из желания оставаться безучастным к породившей его системе, к своей семье, своей отчизне (к своему отцу – человеку её возглавляющему, к людям её составляющим), он фактически предавал свою страну, сначала невольно, а потом уже и намеренно создавая условия для политического переворота и для вторжения западных войск в Россию. Действуя по принципу: "Права личности выше интересов системы", он не задумывался о том, что права личности – это не только то, что человек себе самовольно, по собственному усмотрению присваивает, но и то, что система, исходя из интересов экологической целесообразности ему предоставляет. Вот исходя из интересов экологической (социально-политической) целесообразности царевич должен был выбрать одну из двух альтернатив, предложенных отцом. Либо предложить третью: объявить себя больным, слабоумным и в связи с этим, отказаться и от пострига, и от прав престолонаследия. Но он не сделал ни того, ни другого, ни третьего, полагая (по своей ЭГО-творческой интуиции мнимо-реальных потенциальных возможностей и альтернатив), что может поступать так, как ему вздумается: репрессировать его не посмеют. Но здесь он недооценил возможностный и волевой потенциал своего отца, недооценил реально складывающиеся не в его пользу социальные, этические и политические обстоятельства, связанные абсолютно со всеми аспектами его взаимоотношений с окружающим миром. Поэтому в считанные дни он потерял буквально всё, что было для него ценным и значимым в этой жизни: потерял родителей, жену, друзей, сподвижников, он был отторгнут от общества, от унаследованных им прав и привилегий. Был отторгнут от самой жизни: объявлен изменником и репрессирован. И это закономерно: идеологическое предательство порождает измену действием. Будучи рациональным этиком, царевич был последователен в своих поступках. В поисках политической защиты и покровительства, он со своей стороны готов был идти на любые политические уступки. (Если уж что-то выпрашиваешь, надо и что-то предложить взамен). И по сути, выставил этим интересы своего государства "на торги", считая, что по факту своего высокого рождения имеет на это право. То есть, в очередной раз, он лично для себя установил систему двойных стандартов по отношению к своим правам и обязанностям: не принимая на себя никаких моральных, политических и социальных обязанностей по отношению к государству, он, тем не менее, готов был распоряжаться им, как своей вотчиной: то есть – "не отвечал" за то, чем владел, но зато полностью им распоряжался. А по сути, – всего лишь "отыгрывался" интересами государства в этой политической игре, которую безоглядно и безрассудно проигрывал по всем статьям.
